– Бобби, что ты делаешь! – закричал он. – Ты даешь ему фору?! С ума сошел, Штейну – фору! Проси скорее сам два очка, тогда будешь иметь какие-то шансы.
Фишер с видом оскорбленного посмотрел на Петросяна, но потом, очевидно, вспомнил о его несравненном умении оценивать шансы в шахматной борьбе. Бобби всегда высказывал самое высокое мнение о будущем чемпионе мира и на этот раз решил последовать совету опытного гроссмейстера.
– Играем на равных, – заявил Бобби.
Но и теперь ему здорово досталось от Штейна. Талантливый шахматист из Львова уже тогда был особенно искусен в блице. И все же Фишер не сдавался – он просто представить себе не мог, чтобы кто-нибудь в чем-нибудь превосходил его за шахматной доской. Однако и последующие встречи со Штейном не принесли ему утешения.
Если вечерами в блицматчах Фишер терпел поражения, то днем в турнирных партиях он не знал, что такое ноль. Единички в его графе таблицы перемежались только редкими "половинками". Любящему и знающему шахматы было приятно видеть, с каким глубоким пониманием стратегии строит американский чемпион свою позицию, как искусно маневрирует, как точно реализует самый незначительный перевес. Без сомнения, богатое природное дарование было развито и упорядочено титанической работой по освоению законов шахматной борьбы. Уже к середине турнира стало ясно: Фишер не только попадет в первую шестерку, дающую право играть в турнире претендентов, но и будет первым в итоговой таблице результатов.
Острые турнирные поединки все сильнее волновали любителей шахмат. Четверо советских посланцев ожесточенно боролись за первые места: при удаче любой из них мог обойти и Фишера. Вот почему каждый вечер в турнирном зале неизменными гостями были сотрудники советского посольства и торгпредства в Швеции. Беспрерывно звонил телефон из Москвы, Риги, Таллина: болельщики требовали последних сводок с шахматного фронта. Часто приходили на турнир югославские, венгерские, чешские дипломаты.
Лишь одно посольство совершенно не интересовалось шахматным сражением – посольство Соединенных Штатов. Да и газеты этой страны ничего не печатали о ходе турнира. Шахматы – плохой бизнес, кого они могут интересовать! Порой было обидно за Бобби Фишера. Каждый вечер приносил он с собой свежие газеты своей страны и подолгу перелистывал бесконечные страницы. Но даже в этом изобилии бумаги не было ни единой строки, посвященной его успехам. Опечаленный, Бобби с горечью отбрасывал смятые листы.
Примеру газетных боссов из США следовали владельцы многих печатных органов других стран Американского континента. Правда, временами сенсационные события разжигали на миг их интерес, и тогда желание сделать бум, а следовательно, повысить тираж газет принимало смешные и парадоксальные формы. Показательна в этом отношении история колумбийского мастера Гачарна Куэллара, на мгновение вознесенного на волну подобной сенсации, а затем безжалостно брошенного а забытье.
Судьбе было угодно, чтобы этот а общем-то слабый мастер выиграл в первых двух турах у Геллера и Корчного. Две победы подряд у двух сильнейших советских гроссмейстеров! В Боготе ахнули: в их стране появился шахматный "Гений". А они-то даже не подозревали! Газетные тузы решили: вот удобный случай воспеть величие колумбийского духа, одержавшего победу над коммунистами в их коронном шахматном искусстве!
Не обмолвившись перед тем ни словом о шахматном турнире, газеты Боготы вдруг засыпали Стокгольм телеграммами: "Высылайте телеграфом все партии, сыгранные Куэлларом".
Аккуратные шведы скрупулезно выполнили требование, выслав за океан шесть следующих партий Куэллара. В конце каждой из них против имени Куэллара стояло испанское слово "абандоне", что означает "сдался". Шведам не пришлось долго работать: после того как Куэллар проиграл еще дважды, из Боготы пришел новый приказ: прекратить высылку партий.
Тем временем с колумбийцем в Стокгольме творилось что-то невероятное. Начиная новую партию, он ставил перед собой огромный графин с водопроводной водой и маленькую бутылочку лимонада – для вкуса. Через час графин пустел, и тогда колумбиец просил наполнить его заново. И этого хватало всего на пять– шесть ходов.
– Почему вы так много пьете? – спросил я возбужденного колумбийского мастера в один из тех коротких перерывов, когда он прекращал глотать жидкость.
– Вот здесь горит! – воскликнул Куэллар, показывая на собственную грудь. – Нет сил!