…Анну Викентьевну нашли в ее родной деревне. Болезнь, видимо, сильно изменила ее: худенькая фигура, лицо, усеянное морщинами, потухшие, грустные глаза. Она рассказала, что работала в Риге на стройке и домработницей. Работая на стройке, заболела, труд оказался ей не по силам, долго пролежала в больнице, затем работала уборщицей в бане. Эккерт относился к ней хорошо, жалел ее. На вопрос, где он и чем занимается, ответа не последовало. Анна молчала: было ясно, что у нее нет желания говорить о Николае Эккерте.
Она не знала, почему он вернулся в Советский Союз. Приехали все, приехал и Эккерт. Сам он ничего не рассказывал, а вот его приятель проговорился, что они вместе служили у фашистов.
Того, что она рассказала, для розыска было мало, да и полагаться на ее слова было трудно. Что-то связывало ее с Эккертом. И в то же время она, видимо, еще не знала, что тот собой представлял. И Юрий Петрович решил рассказать Аннушке о прошлом Николая Эккерта, о том, что его брата и сестру не расстреляли, они живы и здоровы, а он стал изменником Родины, карателем и предателем.
Только теперь отношение Анны Шляхтенецкой к Эккерту изменилось. Она сказала, что Эккерт понравился ей своей обходительностью и тем, что заботился о ней. Он почему-то особенно интересовался ее здоровьем, расспрашивал, чем она лечится. Она привыкла к нему, а он прекратил встречи с другой женщиной, которую она как-то видела у Эккерта. У него были неприятности по работе, его вызывали в милицию, а затем арестовали кого-то из его друзей, вернувшихся вместе с ним из-за границы, и тогда Николай предложил ей уехать вместе с ним.
— Когда мы уже ехали, — рассказывала Анна, — где-то около небольшой станции возле Витебска Николай сказал: «Хорошо, что я отсюда уезжаю, здесь много моих врагов». Я не знаю, о чем он говорил, не расспрашивала его, но догадывалась, что он когда-то в этих местах что-то натворил, а теперь боится разоблачения и бежит подальше от этих мест. В дороге он чувствовал себя хорошо. Не болел, как и в Риге. Но, когда подъезжали к Оренбургу, он начал трястись, бредить. Я испугалась, что у него будет припадок. В Оренбурге я пошла с ним в больницу. Когда у него начали спрашивать документы, он заявил, что их украли во время приступа болезни, и назвался Николаем Ивановичем Неведомским. Никакого приступа на самом деле у него не было, и никто не крал его документов. Все это происходило в моем присутствии, но я молчала, а через четыре дня я уехала: он сказал, что много пережил, ему нужно побыть одному и подлечиться, а потом он вызовет меня. Перед отъездом Николай предупредил, чтобы я никому не проговорилась о том, что я была вместе с ним, что он под фамилией Неведомского находится в больнице, иначе мне будет плохо, вместе с ним привлекут к ответственности, как его соучастницу. Но я никакого преступления не совершила. Кроме того, мне казалось по-прежнему, что он хороший человек, я даже не представляла себе, что он мог совершить преступление, поэтому и молчала. А вот вызов мне он не прислал, и теперь я не знаю, где Эккерт.
Значит, Николай Артурович Эккерт, теперь Николай Иванович Неведомский, остался в Оренбурге «на излечение». Но это было давно, и вряд ли теперь он там, вполне возможно, что, заметая следы, он перекочевал на новое место.
Вести из Оренбурга были малоутешительны. Да, там прописан Неведомский, но Николай Степанович, да и год рождения не тот, уже пенсионер. На запрос, был ли Неведомский Николай Иванович в психиатрической больнице и если был, то по какому адресу выписался, был получен ответ:
«Неведомский Н. И. находился в больнице с 5 по 13 мая, выписался в Новосибирск, по адресу Советская, 30, квартира 6».
Телеграфный ответ из Новосибирска сообщал: по указанному адресу Неведомский не проживает; в Новосибирске не прописан.
…Поиски в Оренбурге начались с психиатрической больницы. В истории болезни Неведомского, против диагноза — эпилепсия — стоял вопросительный знак. Лечащий врач усомнился в правильности этого диагноза, поэтому Н. И. Неведомского скоро выписали из больницы, но выдали справку о том, что он в ней находился. В больничном документе отметка: собирается выехать в Новосибирск, указан был и адрес, тот, по которому его потом не оказалось. Не было родственников у него и в Оренбурге, хотя отметка об их наличии была сделана, видимо, со слов самого Неведомского.
Итак, в Новосибирске его нет. Не прописан он и в Оренбурге. Из больницы выписался давно. Теперь могут помочь только старые работники больницы. Должен же кто-нибудь из них еще работать в больнице. Нашлась санитарка — тетя Поля, как ее давно все звали. По приметам, которые назвал ей Юрий Петрович, тетя Поля вспомнила больного по имени Николай. Оказалось, что она знает его не только по больнице. Она встречалась с ним и позже. Он никуда не пропадал, а работает в подсобном хозяйстве больницы кузнецом.
В паспортном столе выяснилось, что Николаю Ивановичу Неведомскому был выдан паспорт на основании воинского билета, справки из больницы и положительной характеристики с места работы. Паспорт выдали, человек живет, но вот никто толком так и не мог объяснить, почему он живет без прописки.
Но это уже не имело большого значения. Главное было сделано. Юрий Петрович был настолько уверен, что найдет Эккерта-Неведомского в Оренбурге, что вместе с собой взял в качестве понятого человека из Оболи, который хорошо знал Н. А. Эккерта.
В подсобное хозяйство психиатрической больницы Н. А. Эккерту помогла устроиться старшая медсестра, муж которой погиб на фронте. Устроившись на работу, Эккерт женился на ней. Ему казалось, что он надежно замел следы…
Вечер. Отдельный домик на территории подсобного хозяйства больницы. Дома пока только хозяйка, с которой и повел беседу приглашенный в качестве понятого председатель местного поселкового Совета. Они давно знают друг друга, им есть о чем поговорить. Но вот явился и хозяин. Эккерт изменился в лице, когда увидел своего бывшего односельчанина. Ему стало понятно, зачем пришли сюда эти люди.
Последняя попытка к спасению — отмежеваться от Николая Артуровича Эккерта. Вот они, паспорт и военный билет Неведомского Николая Ивановича. Он не знает Эккерта Николая Артуровича, даже не встречался с ним, и вообще это недоразумение и, более того, грубая ошибка…
Но свидетельскими показаниями он был вполне изобличен.
На следствии и суде предатель и палач признался в совершенных им преступлениях. Под его руководством и при непосредственном его участии было расстреляно свыше шестидесяти советских граждан, в том числе только в одном из домов сожженной деревни Барсуки погибло тридцать восемь человек. При его соучастии была уничтожена обольская комсомольская подпольная организация «Юные мстители».
Выездная сессия Верховного суда БССР приговорила Н. А. Эккерта (он же Неведомский Н. И.) к расстрелу.
Чекистский язык краток: преступник разыскан, разоблачен. Привлечен к уголовной ответственности. Но за этими словами нередко скрываются годы напряженного труда, годы кропотливой работы.
Так было и с этим делом.
ИЗ ЗАПИСОК СЛЕДОВАТЕЛЯ
С. Бунтин
В вагоне поезда было шумно. Веселилась молодежь: только что состоялось бракосочетание, и все они ехали теперь на свадьбу.
Общие разговоры и веселье захватили и пассажиров, не имевших никакого отношения к торжеству. Лишь одна женщина средних лет не радовалась, даже не улыбалась. Лицо свое, изуродованное глубокими шрамами, она все время прятала от чужих глаз, больше смотрела в окно. Вдруг она закричала: «Держите его! Это он! Он убил моих детей!» К ней бросились, стали спрашивать, где и кто этот человек, но женщина была в глубоком обмороке.
— Сергей Петрович, вы ознакомились с заявлением о случае в поезде? — спросил Бушуева начальник управления КГБ полковник Степняк.
— Да, ознакомился.