Погребальные урны с пеплом и костями королей, бывших «земных богов», в древнем кургане вызывают у него неодолимое желание бежать из мрачных недр наверх, ощутить дыхание свежего ветра и насладиться видом озаренной солнцем Упсалы, этого города студентов.
«Эльф воспоминаний», являющийся Андерсену в облике упсальского студента в белой шапочке с черным околышем, невольно заставляет его еще раз порадоваться, что времена жестоких раздоров миновали. В народных песнях еще живет дух свободы и борьбы против иноземцев под предводительством Энгельбректа Энгельбректсона и Густава Васы. Но ныне датчане и шведы, к счастью, лучше узнали и полюбили друг друга, и теперь белая студенческая шапочка — это «память, символ моста дружбы над кровавой рекой, что разделяла некогда две родственных нации».
Итак, их былая вражда осталась в прошлом, а мир — залог благополучного будущего.
И благополучие это, уверен Андерсен, напрямую зависит от научного и технического прогресса, сближающего народы и страны. Даже Горный Дух, выходящий раз в сто лет посмотреть, до чего додумались на протяжении века люди, со вздохом признает, что потерпел поражение в соревновании с человеческим разумом.
Новое время — это время духовного единения, и задача поэта такова: вооружившись достижениями науки, прилежно искать «истину и гармонию» в окружающем мире. Это «облагородит и обогатит его ум и фантазию, укажет ему новые формы, которые еще более оживотворят слово».
Андерсен с гордостью называет себя сыном своего века, отмеченного бурным развитием естественных наук и материальной культуры. И все же для него на первом месте — культура духовная. Он верит в бессмертие человеческого гения: «все телесное, материальное, все, что создано с помощью кольца Нуреддина[1], силой науки и разума, изменяется, как покрой одежды, с ходом времени, и только поэзия, душа пребудут в бессмертии»{5}.
Недаром нарисованный Андерсеном образ птицы Феникс, гибнущей в огне, но каждый раз возрождающейся к жизни, это олицетворение бессмертия поэтического: «Птица Феникс! Ужели ты ее не знаешь, эту райскую птицу, священную лебедь песнопений?» — взывает Андерсен к самому сокровенному в читательских душах. О бессмертии души говорится и в главе «Бабушка». Умершей бабушке кладут под голову книгу псалмов с засохшей розой (воспоминание юности) — так она велела. На ее могиле посадили розовый куст. Над могилой теперь цветут новые розы и поет соловей, а живые помнят старую бабушку с ее ласковыми и вечно молодыми глазами. «Глаза умереть не могут! Ну а наши однажды узрят ее, юную и красивую, какою она была, когда впервые поцеловала свежую красную розу, что превратилась ныне в могильный прах».
Личное бессмертие и вечное искусство для Андерсена — явления близкие, схожие. Ведь именно благодаря творческой силе поэта людям становятся доступны красота и духовное богатство мира. Поэт богач, если даже он бедняк, «он победитель, он всемогущ; фантазия украшает его стены обивкою, какой нет ни у одного властелина. Чувство извлекает для него из груди человеческой прекрасные гармонические созвучия; разум возносит его чрез величие сотворенного к Богу, однако же он не забывает твердою ногою стоять на земле». Слова «твердою ногою стоять на земле» произнесены автором не случайно. Это значит творить поэтический мир, исходя из реальной жизни.
Как заметил по этому поводу еще Г. Брандес, «пылкая фантазия Андерсена <…> все одушевляет и все воплощает <…> например, она оживляет какую-нибудь часть меблировки <…>, так же, как куклу, как портрет, как облака, солнечные лучи, ветры и времена года!»{6}. Сам Андерсен выразился еще более определенно, в сказке «Бузинная матушка» он признается, что его «самые причудливые сказки вырастают из действительности». Туже мысль мы находим в главе «Кукольник»: «Весь мир — это вереница чудес, но мы так к ним привыкли, что называем их обыденными вещами», — говорит «политехник» владельцу театра марионеток.
Обращение к действительности имело для Андерсена принципиальное значение. Такова была сама специфика его таланта. «Материала у меня для сказок масса, больше чем для какого-либо другого вида творчества. Иногда мне кажется, будто каждый забор, каждый маленький цветок говорят мне: „Взгляни на меня, и тебе откроется история всей моей жизни!“ И стоит мне так сделать, как у меня готов рассказ о каждом из них», — поверял он тайну своего творчества датскому писателю Ингеманну.
Но наиболее важным для Андерсена стало воспринятое им от великого датского физика и философа Х. К. Эрстеда представление о законах мирозданья — о «божественном разуме, проявляющимся в законах природы». Очевидно, здесь и следует искать источник известной андерсеновской формулы жизни, которая «превосходит самую прекрасную мечту и сама по себе является чудом». Двум своим автобиографическим сочинениям писатель дал название «Сказка моей жизни», ибо считал жизнь удивительным даром свыше, к которому следует относиться с величайшим благоговением.
С жизнью, с природой неразрывно связано искусство, которое, в свою очередь, является оплотом для художника, смыслом его существования. «Да, окружающий нас мир полон картин, полон красоты, и это проявляется даже в малом, мгновенно исчезающем, в том, на что люди вовсе не обращают внимания.
Капля воды из стоячей лужи заключает в себе целый живой мир, но и капля одного дня из повседневной жизни также заключает в себе целый мир прекрасных и поэтических картин, открой лишь глаза», — говорится в главе «Картинам несть числа». Но как отобразить все это богатство и красоту мира? Должен ли художник с головой погрузиться в «царство романтики», иными словами, «в мир теней», где «отбивают полночь колокола» и «встают из могил мертвецы»? Или ему следует отправиться на поиски истины за «гением Знания» и заняться исследованием самой жизни? Андерсен без сомнений выбирает второе. Ибо только так поэт «способен построить новый замок поэзии <…> только знание постоянно раскрывает что-нибудь новое! Свет, излучаемый им, и истина во всем сотворенном все более и более обретают божественную ясность».
Мы видим, что писатель, чье творчество в период 1820–1840 гг. развивалось в русле романтизма, на рубеже 1850-х становится сторонником реалистического искусства.
Однако же «гений Знания» не может изменить законы жизни, суровые и непреложные. Поэтому замки, церковные храмы и прочие памятники старины порою вызывают у Андерсена сложные чувства. Он искренне восхищается их монументальной красотой, причудливым сочетанием старого и нового: как живописно выглядит в хорошо сохранившейся упсальской католической церкви статуя Девы Марии с младенцем, которую украсили венками юные конферманты! И все же все эти старинные шедевры невольно наводят писателя на мысли о быстротечности времени и бренности бытия.
И мы читаем далее, что величие древнего замка Вадстены и монастыря святой Биргитты, названного в честь «самой знаменитой» в свое время на севере женщины, давно ушло в прошлое. Об их красе и славе еще поется в народных песнях, но песни эти помнит разве что старая крестьянка, живущая у проезжей дороги между Муталой и Вадстеной в убогой, крытой дерном хижине, с пасущимся на крыше ягненком.
В монастырь святой Биргитты когда-то съезжались паломники со всей Европы, теперь же в нем в лечебница для душевнобольных, а королевский замок Густава Васы превращен в склад, где роют норы жирные крысы и паук плетет под балками свою паутину.
Мысли о скоротечности земной жизни снова посещают Андерсена, когда он осматривает кладбище в маленькой, провинциальной Сале, где со старых надгробий время стерло все надписи. Та же тема затронута в главе «Немая книга», где рассказывается про умершего студента. На его лице белый плат, а под головою — толстая книга с сухими листьями и цветами — немая книга его воспоминаний, которые умерли вместе с ним. «Цветущая сирень склоняет над головой умершего свежие, душистые гроздья… со своим „кви-вить! кви-вить!“ вновь пролетает ласточка». То есть природа живет по своим законам, она вечна, она не знает огорчений и страданий, она не умирает, но постоянно обновляется, возрождается к новой жизни.
1
…