Тем не менее упорная лиственница поселяется даже в моховой тундре, где на больших пространствах не видно ни зверя, ни птицы. Лошади осторожно ищут пути в этих топких, покрытых мхом, местах. Остановись хотя бы на одно мгновение, и они начинают медленно погружаться в трясину!
Деревья влачат на этих трясинах еще более печальное, еще более кратковременное существование. Едва проникнув через моховой покров, корни попадают в ил, часто на значительную глубину покрывающий замерзшую землю. В таких случаях дерево отмирает, достигнув лишь очень небольшой величины.
Так возникают необозримые лесные кладбища. Усеивающие их стволы погибших деревьев постепенно погружаются в тину. Побелевшие от воздуха и солнца обломки сучьев и ветвей напоминают части скелетов.
Идя пешком по этому колеблющемуся под ногами моховому покрову, все время испытываешь такое ощущение, будто двигаешься по натянутому ковру. Не решаешься сделать ни единого твердого шага и непрерывно находишься в состоянии беспомощной неуверенности.
Человек и животное с облегчением вздыхают, преодолев эти жуткие кладбища деревьев. По обе стороны опасной дороги путешественнику угрожают глубокие наполненные водой ямы. Их трудно заметить, так как поверхность воды покрыта тонким слоем светло-зеленых водорослей. Один неверный шаг — и лошадь вместе со своим всадником исчезают в трясине.
Животные, так же как и человек, избегают этих топких тундр. Тунгусы и якуты убеждены в том, что князь ада, „тайон шайтан”, обитает именно здесь. По их наивному верованию, он живет в своих обширных подземных покоях, скрытых от наших глаз этим коварным, колеблющимся моховым покровом. Почти все фантастические сказания якутов разыгрываются в этих страшных местах.
В летнее время здесь массами встречаются дикие пчелы, осы и шмели, кружащиеся над тундровыми цветами. Они устраивают свои гнезда у самой дороги. Нашим лошадям нередко случалось наступить на осиное или пчелиное гнездо. Рассерженные насекомые тотчас же бросаются на виновницу разрушения их жилища и на других, следующих за ней лошадей. Ужаленные лошади становятся на дыбы, сбрасывают поклажу, а иногда и всадника, которых затем приходится соединенными усилиями извлекать из болота.
XVI. У ЯКУТСКОГО „ТАЙОНА”
Картина изменилась к лучшему лишь возле небольшой стекающей с Тас-хаяк-тахских гор речки. Она протекала по широкой долине. Здесь, на болотистом лугу, нам повстречался очень своеобразный для летнего времени года экипаж. Это были запряженные быком... сани. Благодаря мягкости земли якуты даже и летом пользуются этим способом передвижения.
Мы приближались к тайон-кюлэ, стоянке якутского князя. На прибрежных лугах паслось множество коров и лошадей. Перед нами лежало якутское поселение со своими многочисленными юртами, обширными хлевами и кладовыми.
Тайон уже знал о нашем прибытии и торжественно приветствовал нас у входа в юрту. Это был седовласый человек ярко-выраженного монгольского типа. Одет он был по-праздничному.
Поверх голубой рубашки, из китайского шелка был надет темно-красный, расшитый золотыми галунами, кафтан, „пожалованный царем”. На широком серебряном поясе висел охотничий нож, рукоятка и ножны которого были богато украшены серебром. Позже тайон рассказал мне, что этот нож передавался в их семье от отца к сыну в качестве фамильной драгоценности. Один из его предков получил его еще в 1746 году от русской царицы Елизаветы Петровны.
Рис. 16. Летом на санях.
Подданные тайона называли его князем. В пределах своего племени он обладал правом верховного судьи. Якутский губернатор должен был оказывать ему почетный прием.
Юрты были по-праздничному разукрашены свежесрубленными березками и лиственницами. Даже к резным столбикам, к которым обычно привязывают лошадей, была прикреплена свежая зелень. Над входом в юрту тайона красовались большие гирлянды цветов.
Тайон отвел нам почетное место под иконами. Внутренность юрты была, однако, не очень праздничной. Размеры помещения были, правда, больше, чем у других якутов, но убранство жилища ничем не отличалось от обычного.
Для мужчин был поставлен тяжелый старинный стол, сделанный из древесины лиственницы. Вокруг стола помещались скамейки. В другом углу стояла точно такая же мебель, предназначенная для женщин и детей.
Огромный камин с боковыми скамьями довершал убранство жилища. На его широком карнизе красовалось двенадцать сосудов для кумыса, начиная с самого маленького и кончая огромным, вмещавшим не менее пяти литров.