Содержатель станции Кюрелах опасался за сохранность своих лошадей. Наши якуты лишь после двухдневного ожидания решились перейти ревущий поток Догдо, самую большую перед Индигиркой речку.
XVIII. ПОД ПОЛЯРНЫМ ЛИВНЕМ
Двадцать девятого июля пошел... снег! Лес, которым мы теперь проезжали, быстро приобрел совершенно зимний вид. К вечеру снег сменился дождем. Лишь к одиннадцати часам вечера мы, в необычной для нас темноте, добрались, наконец, до полуразрушенного сруба. В этом болотистом лесу человеческие поселения невозможны. Приходилось волей-неволей довольствоваться подобными жалкими убежищами.
Эти „поварни” мы все-таки предпочитали ночевкам в палатке. В них, по крайней мере, был сухой пол, а палатку приходилось разбивать на болоте. Дождь продолжался и на следующий день. Лежавшая на нашем пути речушка оказалась такой полноводной, что ямщик нашел брод лишь после двухчасовых поисков.
По пути к броду нам пришлось проехать через лесную прогалину. Здесь мы увидали руины двух якутских юрт. Ямщики сказали нам, что в этих местах давным-давно жили люди, но поселение вымерло от оспы.
Выше по реке мы, действительно, увидели несколько сделанных из лиственницы гробов. Они были уже частично разрушены. Воды подмыли берег, и один из гробов соскользнул вниз. Из его трещин нам улыбался покрытый волосами череп. Труп был укутан в меха. Наш ямщик и казаки со страхом смотрели на это зрелище.
Мне хотелось захватить с собой хотя бы один из черепов. Я предложил Слепцову несколько отстать от каравана, но он горячо отговаривал меня от задуманного. Подобный поступок мог бы сильно восстановить против нас ямщиков-якутов.
Мы быстро отправились вперед, подальше от этого жуткого места. Якуты избегают таких мест, так как верят, что среди могил обитают злые духи.
Не дальше как через полчаса после этого, при нашей переправе через небольшой ручей, лошадь Слепцова споткнулась, и бедняга полетел в воду, прямо через ее голову. Правда, его предварительно уже достаточно измочил дождь, и он сделался немногим мокрее всех прочих.
Когда мы в этот вечер сушили у пылающего огня мокрую одежду, ямщики, искоса поглядывая на меня, старались уверить Слепцова, почему с ним приключилось это несчастье. Это, по их убеждению, было наказание за дурные мысли и намерения!
На следующий день до вечера шел сначала снег, а потом дождь. В течение всего дня на нашем пути не попалось ни одного живого существа.
Лошади бежали с понуренными головами. На последнем привале они не нашли пастбища и были, очевидно, очень голодны. Дорога стала настолько топкой, что они ежеминутно увязали и двигались с трудом.
В полдень мы дали им час отдыха и затем уже без перерыва продвигались вперед до одиннадцати часов вечера. Пришлось остановиться за двадцать километров до ближайшего сруба — измученные лошади не в состоянии были идти дальше.
В этот день мы оставили за собой лишь двадцать восемь километров пути. Высушиться нам не удалось, так как палатка была слишком тесна, чтобы можно было развести в ней огонь. Мы вместе с ямщиками и казаками лежали в ней, как сельди в бочке, и, хоть немного, согревали друг друга.
На третий день мы попали в ужаснейшую топкую тундру. Шел ливень! На всех нас не было сухой нитки. Ближайший сруб оказался полуразрушенным и мало защитил от дождя. Товарищи мои упорно не желали ехать дальше. Я согласился лишь на четырехчасовую остановку для отдыха и чаепития. Мои надежды на то, что эта пауза придаст бодрости обессилевшим лошадям, почти не оправдалась. Животные час от часу слабели, и в десять часов вечера нам пришлось снова остановиться на ночлег. Мы провели в седлах целых четырнадцать часов и, тем не менее, проехали сегодня еще меньше вчерашнего — всего двадцать два километра!
На утро я первым выполз из палатки. Дождь все еще продолжался.
К полудню мы подъехали к довольно приветливому срубу. У него были даже окна, затянутые дублеными рыбьими кожами. Здесь, на столе я нашел оставленное мне Герцем письмо. Оно было очень невеселое. Ему пришлось столкнуться с теми же затруднениями, что и нам. Несмотря на более легкую поклажу, передовая часть экспедиции опередила нас всего лишь на три дня. Тем не менее, он настойчиво просил меня торопиться.
Мы недолго отдыхали в этой сухой хижине. К вечеру дождь, наконец, прекратился. Выбрав возвышенное местечко, мы разбили на нем палатку и развели близ нее огромный костер. Вскоре закипел чай. Настроение начало улучшаться.