Какой замечательный, какой роскошный осколок от снаряда зенитки с надколом подарили Сергею в то утро близнецы. Только-только мать с Аленой вытащили его на носилках во двор, и сразу такой подарок. Века уверял, что осколок еще теплый, потому что не успел остыть после ночного налета.
Когда близнецы умчались за новой добычей, Сергей, спрятав осколок под одеяло, принялся рисовать лошадей на обратной стороне фотографии какой-то тетки в круглой панамке. Фотографию отыскала для Сергея бабушка… Никто из ребят двора, даже самые старшие, не умел так хорошо рисовать лошадей, как Сергей.
В то утро ему особенно удалась тонконогая Голубая лошадь с крылатой гривой.
Клавка-картавка, пробегавшая мимо по своим делам, остановилась как вкопанная, уставившись на рисунок Сергея.
Кони неслись вверх по крутому склону, а над ними, высоко в небе, разметав крылатую гриву, летела Голубая лошадь.
— Вот это жеребцы! Не хуже, чем у Айвазовского! — зарокотал над головой Сергея облысевший пухлый дяденька — копия Братца Опоссума.
Он появился столь неожиданно, что Клавка-картавка даже рта закрыть не успела. Так и остолбенела с выставленными вперед беличьими зубами.
— Не подаришь? — вкрадчиво спросил Братец Опоссум, кивая на рисунок Сергея.
— Пожалуйста! — Сергей не раздумывая, протянул рисунок незнакомцу.
Братец Опоссум так и присел от удивления.
— Ай да молодчик! Ай да разудалый! — присвистнул он, принимая подарок. — Ну… конница Буденного в долгу не останется. — Сунув лошадей Сергея за пазуху, незнакомец скрылся за железной дверью служебного входа в продуктовый магазин.
Минуты не прошло, как Братец Опоссум вернулся обратно и положил на одеяло Сергея две ЖИВЫЕ, УДИВИТЕЛЬНО ПАХНУВШИЕ САРДЕЛЬКИ… Положил просто так. Как будто не было уже продовольственных карточек. Не требуя взамен ни денег, ни мясных талончиков. Да еще спросил:
— Хочешь отварю, чтобы ты их горяченькими слопал?
Потрясенный Сергей лепетал бессвязно, глаз не смея отвести от королевского подношения.
— Ну что вы… это… Спасибо. Но ведь здесь… грамм двести пятьдесят, наверное. На целую декаду, если разделить это…
— Жуй и здоровей! — улыбнулся Братец Опоссум, исчезая за железной дверью.
Клавка-картавка громко сглотнула голодную слюну.
— А они из мяфа? Нафтояфие? Не как на витрине?.. Не деревяфки?..
Взвыла сирена. С бестолковой поспешностью заухали зенитки.
Заметались по двору старухи, на ходу подхватывая ребятишек. Одни через проходной двор бросились к бомбоубежищу, другие, вопя, посыпались в щель, вырытую тут же, во дворе, под старыми тополями.
Сергей обернулся и увидел удиравшую Клавку-картавку. Клавка мчалась с небывалой для нее скоростью, унося… Сергеевы САРДЕЛЬКИ!..
В ту нахлынувшую небывалой теплынью весну их стали вывозить на каменную террасу сразу же после майских праздников…
В мертвый час Сергея разбудил приторный запах духов. Он приоткрыл глаза, увидел Машу в нескольких шагах от себя. Веткой цветущей рябины она отгоняла комаров от лица Федора. Рядом с Машей на перилах террасы сидела кудрявая молодая женщина. Белый халат небрежно накинут на плечи, на голове ни повязки, ни шапочки. Женщина примеривала Машины босоножки.
— Если мне их под синюю юбку надеть? Как думаешь? Или под нее обязательно лодочки нужно?
— Тебе видней… тише говори, — попросила Маша, испытующе посмотрев на Сергея.
Сергей прикрыл глаза.
— Да спят твои без задних ног, — услышал он голос женщины. — Между прочим, Корнеев завтра в восемь нас на день рождения ждет. Не забыла? Он такой набор пластинок отхватил! Новый Козин, Изабелла Юрьева…
— Завтра я с вечера дежурю.
— Господи! Неужели отпроситься хоть разок не можешь? — в полный голос возмутилась женщина. — Я вообще на тебя поражаюсь! Я понимаю, от здоровых детей заходиться можно. А эти… Когда спят, и то оторопь берет.
— Не могу, — тихо сказала Маша.
…Нет, он даже глаз не закрывал. И поезд хода не сбавил. И все-таки, все-таки… Перемещение произошло. Помимо его воли. Сергей почувствовал холод в затылке. Тот самый… Его ни с чем другим не спутаешь. Холод в затекшем затылке, который родился на исходе ТОГО октябрьского дня… Из тяжкого, ядовитого тумана стали выползать распотрошенные, клочкастые звуки… И самым первым воскресло, впилось в мозг неистребимое чувство вины…
Если бы он подул ЕЙ на ресницы!.. Но он струсил. Не осмелился попросить, не осмелился… А ведь только он один мог спасти ЕЕ тогда. Но он не смог даже заговорить. Молчал. Молчал, переполненный страхом. ОНА лежала так близко, так близко, когда его проносили мимо…