— Да!
— Договорились!
— Ну, держитесь, беляки проклятые! — замахал кулаками Федор.
— Сами вы беляки! — не стерпев, попыталась приподняться на локтях Катька.
— Катерина! — погрозила ей Маша пальцем. — Мы же условились…
— Вот увидите, кто быстрее всех носится! — перебил Машу Гурум.
— Все! Тишина! — вышла на середину палаты Маша. — Начинаем по счету «три». Братцы Кролики — на середину! Так… Братцы Лисы — в углу!.. Федор, перейди в угол над Олей… Хорошо. Внимание… Раз… два… три!
Брызнули на потолок, завихрились визгливые красно-синие осколки солнца!
Взбрыкивая и гогоча, раздвинули, перекроили слепящими зигзагами лепной потолок палаты.
Выпрыгнули из зрачков азартные звери!
— Зацепила! Зацепила!! — заливисто визжала Галина.
— Нет! Нет!! — хрипато негодовал Вовка.
— Сергей сбит! Сойди! — объявляла Маша.
— Это не я! Не я! — злился Сергей.
— Я сказала — сойди!.. Следующая тройка на потолок!
— Сбил! Сбил!!! — радовался Гурум.
— Я сама наткнулась!! Это не считается!!
— Уйди, гадина!!!
— Сам — гад!!!
— Еще слово — и оба перестанете играть! — пресекала спорщиков Маша.
— У-у! Фашист!
— Сошла с черты!
— Нет! Нет!!
— Гюли сбита! — итожила Маша.
— Я уже двух сбил!!! Ур-ррра!!!
— Ты что делаешь, бонзаец?!
— Катерина, я тебя снимаю с игры!
— Ну и пусть!!!
— Ой! У меня стекло упало!!
— Сейчас подниму!!
— А я устал! Маша, я устал бегать! Можно, я отдохну! — неожиданно взмолился Федор.
— Есть! — заорал Гурум.
— Ничего подобного! — отрезвила его Маша. — Забыл, что в углу Кроликов нельзя трогать?
— Он все время так жухает!
— Неправда!
— Сама ты жухала!
— Окружай! Окружай его!..
Как промчалась через гвалт Паша, как вбила штепсель от репродуктора в розетку, Сергей не заметил.
Вихрь игры расплющил ее ладони, громыхавшие по дубовому столу палаты.
Потом Паша качнулась, навалилась грудью на стол, захрипела.
— Нишкните все!.. Нишкните!..
Через обрывки дырявой тишины проник из репродуктора в палату голос…
…— вероломно напав… Самолеты бомбили Киев, Одессу, Севастополь… Германские войска вторглись…
На какое-то мгновение Сергею почудилось, что шаткие эти слова произносит не голос из репродуктора, а обвислые губы Паши… Но, присмотревшись, он понял, что Паша лишь повторяет про себя сообщение черного круга.
…— без объявления войны… и перешли государственную границу… фашистская Германия…
РАКЕТА ПОДСЛУШИВАЕТ
— А почем в запрошлом годе в Загорск яблоки возила?
— Так по сорок.
— А у себя?
— Так по тридцать вовсе.
— Ай брали?
— Ну так как…
Неторопливо переговаривались две тетки, примостившись среди мешков, лукошек и корзин, плотно затянутых стершейся клеенкой.
Легко выпорхнув из дремы, Вовка раздвинул выцветшие ресницы, хитровато глянув на Сергея, спросил:
— А ты Генку, старшего Татьяны, помнишь? Заводной такой, с челкой… Слова не говорил, а выцеживал. Чернявый… На нашей платформе ехал…
— Тот, что фантики у всех сразу выиграл? — вспомнил Сергей.
— Ну да! — обрадовался Вовка. — Татьяна на собрании сказала, что он от цинги в сорок втором умер… Так соврала…
Вовка смущенно улыбался, вспоминая.
— Я его два года назад в Караганде, в ресторане встретил. Он меня не узнал, конечно, а я его сразу. Совсем не изменился… Только половина зубов — железные… Ох и костерил же Генка свою маменьку, когда разговорились мы… Оказывается, он от нее из Омска на фронт сбежал. Не доехал, конечно. В пути перехватили — и в детдом. Не сказал там, что мать у него жива. Через два года из детдома утек… Бродяжничал долго. До Алма-Аты добрался. Потом в детскую колонию угодил. Покушал «сахарку» вдоволь. Двадцать восемь лет шоферит уже. Детишек четверо, И все челку носит…
Странно. Та, последняя, Татьяна Юрьевна с вензелями моложавой оранжевой прически, переливчатым набором слепящих медалей на темно-синем костюме из джерси, такая четкая до последней высверкивающеи искры на лацкане жакетки, пребывала между тем в памяти. Сергея в каком-то совершенно беззвучном вакууме, точно кто-то невидимый вырубил, стер все сопутствовавшие ей звуки.
Сергей не услышал ее и в ту минуту, когда Татьяна, видимо, к чему-то призывая, закончила свою пылкую речь, а из зала к ней кинулась заплаканная курсистка, похожая на мультипликационного ослика с громоздким букетом бархатных ярко-розовых гладиолусов. Даже когда Татьяна осела, переломилась в поясе, затряслась в рыданиях, обнимая хрупкую девчонку, Сергей не услышал ни звука…