— Как белка кручуся… Поля, вон, и та сестру эвкуирует… «Посиди уж, подежурь уж…» А чего я скажу?.. Ничего…
— Нянь Паш, Оля опять плачет, — заискивающе начала хитрющая Катька. — Мы вас очень просим… Станцуйте для нее чуть-чуть, пожалуйста. А Гурум вам на губной гармошке подыграет. Помните, как в прошлый раз здорово получилось?
— И не мысли! — прикрикнула нянька.
— Миленькая, ну, пожалуйста! — тут же подхватила Катькину просьбу Гюли.
— Правда, теть Паш! — забасил Гурум.
— Пашенька, нянуличка! Ну самую крошечку, самую капельку!
— У вас хорошо получается, — внесла свою лепту в уговоры невозмутимая Галина.
— Тшшш-чччи! — зашипела Паша. — Ишь чего удумала! Ночь на дворе. Темень! Спать, спать надо! — отмахнулась нянька.
Едва Паша смолкла, как шаткую паузу разрушил горестный всхлип Ольги.
— Пожалейте ее, нянечка! — снова начала Катька.
Нянька цыкнула на Катьку, зашаркала к Ольгиной койке.
— Ну?.. Чего разнюнилась, малая? Так вся в слезу и вытечешь?..
— А вы станцуйте, она и не будет больше реветь, — зашептала въедливая Гюли.
— Правда, ведь никогда больше не будешь плакать? — обратилась к Ольге Катька.
— Не знаю, — несколько раз всхлипнув, промямлила Ольга.
— Вот видите! Видите! Не будет! — в полный голос убежденно перевела Катька.
— Нечто так? — усомнилась Паша и, повернувшись к Ольге, спросила: — Неужто пляска моя поможет?
— Конечно! Еще как! — крикнул Гурум.
— Все как рукой снимет! — пообещала Катька.
— Вы спляшите, а мы все тогда за нее отвечать будем, — заверила Галина.
Просьбы, желания, требования посыпались со всех сторон.
— Кыш! Кыш, непутевые!! — попыталась перекричать ребят уже дрогнувшая Паша.
Чуть приглушив новый вал уговоров, нянька обратилась к примолкшей Ольге:
— Так перестанешь слезы лить, коль спляшу?
— Перестанет!
— Оль, ну скажи!!
— Цыц, курносые! Ишь, расквакались!! — снова попробовала угомонить крикунов нянька.
— Станцуйте, — вдруг тихо попросила Ольга.
— Ура! — завопил Гурум.
— Уррра-ааа! — подхватили с коек.
— Нишкните! Скаженные!! — замахала кулаками Паша. — Еще пикните, не только пляски… по нужде ничего вам не будет!! Ишь, взбеленился!! Молчок!! Понятно, нет?.. Нечистая сила!..
— Понятно! Понятно! — зашелестели умиленным хором, почуяв, что добились своего, уговорили.
— Нянь Паш, а вы выгляньте в коридор и дверь закройте поплотнее, — подсказала Катька.
— Чего глядеть-то зазря, — хмыкнула Паша. — Одна я на цельный этаж, как приговоренная… Ну что, негра, где гармошка твоя? — улыбнулась нянька Гуруму. — Только тихонько чур, самую малость давай, чтоб других не побудить…
И, громко высморкавшись, спросила:
— А не проговоритеся?
— Да что вы! — обиделась Катька.
— Ни за что! — самозабвенно пообещал Гурум.
— Честное октябрятское! — пискнула Гюли.
— Да ладно уж, ладно. Давай зачинай!..
Осторожно, исподволь повел мелодию Гурум. Нянька лениво качнулась, нехотя, точно спросонья, плечами повела, неприметным переливом вплыла в танец.
Гурум чуть прибавил звук, незатейливо — потайным ходом перешел на «Цыганочку», и, подчиняясь музыке, доверчиво, бездумно пошла за мелодией Паша.
Закоченел на боку графина овальный отсвет. Прожектора устали шарить по хмурому небу, улеглись, затаились за лесом.
По-индюшечьи всклокатывала во сне нянька Паша, раскидав руки-ласты по столу в центре палаты. Порой булькающее клокотание сменял кроткий храп.
Ветер швырял в стекла одинокие капли.
— А знаете, почему Эмма Осиповна к нам больше не приходит? — спросил Федор.
— Почему? — полюбопытствовал Гурум.
— Говорят, она германской шпионкой оказалась.
— Глупости, — решительно перечеркнула зловещую новость Галина. — Просто болеет или эвакуирует кого-нибудь.
— Нет. Не глупости, — нехорошо усмехнулся Федор. — Я в перевязочной слышал, как Евгения Николаевна с Борисом Борисовичем разговаривали.
— Подслушивать стыдно, — высказалась Катька.
— А я и не подслушивал, — даже не обидевшись, продолжал Федор. — Просто Татьяна Юрьевна меня за ширмами с кварцем оставила, а сама ушла. А Борис Борисович с Евгенией Николаевной пришли и меня не видели.
— А почему ты им о себе не сказал? — снова не удержалась Катька.
— А они меня спрашивали, что ли? Я грелся и молчал. А они говорили. Борис Борисович сказал, что Эмму Осиповну арестовали, потому что она — германка. А раз германка, значит, шпионка.