Сергей перебил сестру:
— Мухомор — это наш Фрол Сидорович… — С той поры сосед навсегда стал самым страшным и отвратительным персонажем во всех играх…
Бабушка торопливо выходила из кухни, неся Сергею суп в его любимой желтой тарелке со щербинкой, когда Фрол Сидорович, перекрыв старухе путь, забасил, прищурив рачьи глаза:
— А германцы-молодцы на пороге Белокаменной. В ворота постукивают… Скоро всем вам кишки повыпустят.
Бабушка инстинктивно подалась назад, расплескивая жидкое варево.
— Как же вы можете такое говорить? — От неожиданности голос старухи осекся, задрожал, будто кто-то невидимый сжал ей горло. — Желать такое?.. Ведь у вас сын в армии…
— И его туда же, — «успокоил» бабушку Фрол Сидорович. — Всех вас под корень!
В тот вечер Сергей дал себе слово «под салютом всех вождей» во что бы то ни стало выспросить у отца всю правду. Неужели немцы могут взять Москву?
Отец никогда не обманывал сына, не уклонялся от самых неприятных его вопросов.
Поэтому Сергей и оттягивал, страшился встретиться с воспаленными глазами отца…
Последние недели отец днем и ночью оставался на заводе. Только звонил изредка. Обычно, когда Сергей уже спал…
Как только бабушка и внучка стали выкладывать в отдельную стопку книги, приготовленные к сожжению, Сергей на всякий случай сразу же затребовал «Знаменитого утенка Тима», «Синопу — маленького индейца», «Маугли» и «В стране бабушки-куклы». Быстро рассовал, припрятал любимцев — под матрац, за гипсовую кроватку, под доску над железной сеткой. Дождавшись, когда Алена вышла выносить помойное ведро, он с мрачной категоричностью потребовал у бабушки свою самую любимую книгу, расцвеченную редкими картинками, под занавесками из тонкой прозрачной бумаги.
— …Попрощаться и… все картинки запомнить, — объяснил Сергей.
Бабушка попыталась было замахать на него руками, сокрушенно, укоризненно заохала, но… встретившись с глазами внука, дрогнула, покорилась.
Маняще зашелестела нежная, дымчатая завеса, обнажилась яркая, полыхающая пурпуром знамен Красная площадь на глянцевой картине. Тысячи крохотных голов под огромными трепетными стягами с высоты птичьего полета… Двинулись, загомонили возбужденно, радостно. Вспенилась, поплыла над праздничным шествием песня…
Бабушка потянулась за очередной книгой-жертвой, неловко зацепилась рукавом и опрокинула на пол крохотную кастрюльку с остатками молока.
От неожиданности замерла, зависла над белой лужицей, безутешно растопырив руки. Опомнившись, ойкнула, вытащила из буфетного ящика никелированную лопатку для перевертывания жаркого, подхватила зеленое блюдце, тяжко опустившись на колени, принялась трясущимися руками собирать молоко, цепляя по каплям.
— Бабушка! Да ты что?.. Оно же грязное! — возмутилась Алена.
— Так я прокипячу его. И ничего. Хоть в чай себе… если вы-то не станете… — тяжело поднимаясь с коленей, сказала бабушка. — А ты за хлебом сбегай! А то мать придет, чем кормить будем? Карточки не потеряй, смотри!..
По набережной, вдоль канала, промчался серый «виллис».
Облезлая кошка перебежала улицу, шмыгнула под запертые железные ворота.
Отбили четверть куранты.
Затрещал и стих помятый черный круг репродуктора.
В дальнем углу, под рассохшимся книжным шкафом, заскреблась мышь…
Глухо хлопнула дверь в передней. Кто-то завозил ногами по полу.
Бабушка беспокойно вскинула голову. Дверь дернулась. Вошел небритый отец.
— Господи! — вскинулась бабушка.
— Папа! — крикнул Сергей. — Ты надолго?!
— На десять минут, — смущенно улыбнулся отец. — Вера Федоровна, чистое белье есть?..
— А как же! — затрепыхалась бабушка. — Сейчас… Мигом я…
— Здесь грязное, — продолжая виновато улыбаться, отец вытащил из спортивного фибрового чемоданчика сверток, отдал бабушке.
— А это… вот. Премию нам на заводе дали… — Он подошел к Сергею, протянул нечто завернутое в кусок чистого холста. Сергей торопливо развернул холст, чувствуя аппетитный, щекочущий ноздри запах…
Глазам не поверил, обнаружив в руках полкруга краковской колбасы.
Несколько раз сглотнув слюну, Сергей наконец встретился с повеселевшими глазами отца, спросил не своим голосом, страшась поверить в чудо:
— А она… настоящая?
— Можешь не сомневаться, — успокоил его отец, вытаскивая из ящика письменного стола какие-то пожелтевшие бумаги. — Как перевязка?
— Нормально, — осматривая колбасу со всех сторон, откликнулся Сергей. — Пап, ты скажи им, пусть меня теперь вместе с колбасой в бомбоубежище носят. А то здесь ее и разбомбить могут.