— Диспансер послезавтра эвакуируют. Здесь на два месяца всего. Стерилки, бинты… А это вата. Риванол вот. Два флакона. Пожалуйста, если можно, посуду какую-нибудь… Из судков перелить… картошка на порошке яичном… — объясняла девушка.
— Благодарствуем, — закивала бабушка. — Руки-то у печки погрейте. Я сейчас. И чайку как раз…
— Ну зачем вы, право, беспокоитесь?
Девушка, казалось, вот-вот расплачется от бессилия перед бабушкиным гостеприимством.
— Мы правда не замерзли…
— Так все вместе погреемся. За компанию, — улыбнулась бабушка, ускользая на кухню…
— Меня зовут Варя. А тебя? — Смешно выбрасывая вперед выпуклые коленки, припрыгала к Сергею большеротая девчонка.
— Сергей… Это твоя сестра? — кивнул он на застенчивую девушку.
— Старшая. Кира, — охотно защебетала Варя. — Мама у нас умерла. Мы в Саратов эвакуируемся… Смотри, как много тебе положили. — Девчонка подхватила со стула судок, поднесла, открыла перед Сергеем крышку. — Это на два дня.
— Варвара! — всплеснула руками старшая сестра. — Как не совестно! Поставь сейчас же на место!
— Я же только показать! — подняла острые плечики Варвара.
— Идите-ка, милые, — вернулась в комнату бабушка, волоча тяжеленный чайник. — Вот и чаек подоспел.
Кира стала осторожно греть руки о стакан, не решаясь отхлебнуть. Зато Варвара тут же отпила, обожглась и сморщилась.
— Это не девчонка, а кошмар какой-то! — Из-под длинных ресниц Киры побежали по щекам слезы.
— Что ты, голубушка! Из-за пустяков таких. — Бабушка накинула на худые плечи Киры свой шерстяной платок, подсев, обняла, зашептала на ухо что-то веселое.
Варвара тем временем снова оказалась возле Сергея.
— А хочешь, я тебе эту маркизу с пластинки покажу? И слугу ее Джекоба. Хочешь?
— Хочу, — кивнул Сергей.
Варвара поднялась на цыпочки, закатила глаза, подхватила двумя пальчиками юбку за края, смешно вытянула и без того длинную шею, трагически заломила куцые бровки, быстро, в такт музыке, засеменила по кругу кукольными шажками, элегантным подвыванием изображая аристократическое горе маркизы.
Резко повернувшись, Варвара схватила с нижней полки хромой этажерки две одежные щетки, расцвела улыбкой до ушей, присев, пошла обезьяньим шагом на полусогнутых ногах, ловко жонглируя щетками.
— А у меня тоже… одно волшебство есть, — похвастался Сергей, когда Варвара подошла совсем близко. — Вот, смотри.
Он быстро развернул краковскую колбасу, протянул девчонке.
— Настоящая. Можешь потрогать.
Варвара вдруг вся съежилась, назад подалась. Стала похожа на бледно-лиловую поганку, что принесла однажды к ним в палату неугомонная Верок.
ЛУКОШКО С КЛЮКВОЙ
Они давно сошли с электрички, а Сергею еще долго чудилось, будто вся крохотная привокзальная площадь городка соткана из множества живых, неугомонных зеркалец, вобравших в себя расслабленное блаженство солнца, которому лишь несколько мгновений назад было на редкость уютно отдыхать здесь, на веселых, старых булыжниках, в обществе развесистых яблонь и крепких рябин с щедрыми гроздьями, бойких, щекастых домушек, круглобокой водокачки да игрушечной церквушки с посеребренными куполами. Из многослойного, расфокусированного хоровода, лучей и лучиков вдруг прорезались лица, слова, запахи, ожившие предметы.
Томящийся от избытка нежности лохматый пес. Один глаз — желтый, другой — голубой… Беззубая, улыбчивая старушка, унизанная ожерельями разноцветных корзиночек из лыка, что-то весело вышамкивающая о яблоневом спасе…
Облупившийся угол белокаменного Кремля… Жуки-автобусы из местных домов отдыха, нетерпеливо пыхтящие в ожидании клиентуры…
Запахи вошедшего в силу, вызревшего укропа и сладкого теплого ситника местной выпечки…
Молоденький милиционер с пухлыми девичьими губами. Смешные капельки пота, проступившие на его переносице… Маленькие руки, прижавшие к новенькому мундиру сверкающий тромбон…
Приплюснутый двумя верхними этажами ресторан «Калинка» с замазанными белилами окнами, на которых гривастыми вензелями повторялась непреклонная надпись: «Ремонт»…
Они разделились. Катька и Вовка отправились узнавать, когда идет автобус на Василево. А Ленка, доконав вопросами молоденького милиционера с тромбоном, повела Сергея на поиски столовой, потому что «умирала от жажды и голода». Ждать друг друга договорились здесь же, на площади, возле газетного киоска.
Бугристая улочка, обросшая пышными лопухами и бузиной, привела их к полукруглому лабазу с покосившимися в разные стороны колоннами-недомерками. Здесь и помещалась столовая. Перед закрытой дверью, завешенной марлей, сидели на покоробленных, видавших виды казенных бидонах для молока два аборигена в грязно-оранжевых безрукавках дорожников, вдумчиво курили «Опал».