Мычание и вой разом подхватили со всех постелей. Через несколько секунд уже выла вся палата. Когда рев достиг апогея, Генка вскочил на колено, поднял вверх правую руку с кубиком, закричал:
— По немецко-фашистским гадам — огонь! — Брызнула, взвихрилась, разлетелась на куски армада!
Вспрыгивали, сшибались, лязгали жестянки, деревяшки, оловянные осколки!
Первый залп разметал по палате солдат, перевернул почти все машины-бронетранспортеры.
Только танки, приземистые и устойчивые, оставались неуязвимыми. Лишь прямые попадания отбрасывали их назад, но ни один из танков не перевернулся.
Генка и Павлик, постоянно рискуя получить тяжелое ранение от сотоварищей, под перекрестным обстрелом, отважно охотились за отскакивающими снарядами и патронами.
Но вот отлетел в угол последний солдат. Лязгнув, вскинулась на стену распятая прямым попаданием пожарная машина. И даже один танк нежданно раскололся надвое…
— Так можно уже оживать?! — пробился все-таки к Генке через канонаду голос Шурика.
— Конечно! — радостно спохватился Генка. — Стойте! — остановил он швырявших гранаты ребят.
Пальба несколько поутихла.
— Сколько штук ему полагается?! — крикнул Генка Павлику через всю палату.
— Пять ручных и четыре противотанковых! — мгновенно отозвался Павлик.
— Скорей сюда! По-пластунски! По ходу сообщения! Огонь! — скомандовал Генка. — Одну противотанковую мне дашь, ладно? — заискивающе попросил Генка, прячась от засвистевших снарядов за Шуркину кровать.
— Ладно, — нехотя пообещал Шурик.
— Я… вот увидишь… Вон того гада как пить дать срежу!..
Несколько последних банок, бестолково пролетев над заколдованными танками, закатились в далекие углы.
Снаряды кончились. Теперь у каждого оставалась одна последняя граната. Для себя.
В гнетущей тишине Генка шевелил губами, считал оставшиеся танки.
— Товарищ политрук, разрешите мне первому? — Павлик подполз к брату, умоляюще заглянул в глаза.
Генка насупил смоляные брови.
— А попить можно? — пискнула вдруг Маринка.
— Ты что?! Совсем обалдела! — гремучим шепотом напустилась на нее Катька. — Если каждый…
— Разговорчики! — свирепо оборвал Генка.
— Ну, товарищ политрук! Ну, пожалуйста! — Павлик готов был разрыдаться.
Генка мрачно пересчитал оставшихся в живых бойцов, сурово кивнул Павлику, разрешая принять первый удар.
Младший просиял, отдал честь и, зажав в зубах грязный теннисный мячик, пополз под кроватками, в обход танкам.
На койках затаились. О том, что ребята все-таки дышат, можно было догадаться только по чуть заметным облачкам пара, появлявшимся над каким-нибудь из топчанов.
Наконец, обогнув самую близкую к двери, пустовавшую койку, Павлик выбрался в тыл к танкам. Припав щекой к холодному полу, затаился, ожидая команды.
Генка впился взглядом в собственное запястье на левой руке, прикрывая от сторонних глаз то место, где политруки и командиры обычно носят часы со светящимся циферблатом.
Выждав положенные секунды, Генка тряхнул челкой, прошептал, обращаясь к Марику-телефонисту:
— Пошел!
Марик дрожащими руками прижал к губам наушник, захлебываясь, повторил:
— Пошел!
Двумя прыжками Павлик достиг стола-шкафа. Стремительно прокатившись по диагонали несуразного сооружения, он, не останавливаясь, упал сверху на самый здоровенный из танков.
Схватив врага, перевернулся на спину, высоко подкинул танк над собой, успел перехватить правой рукой в воздухе, спикировал им на собственное лицо, ткнув в зажатый в зубах теннисный мячик. Снова высоко подкинул, подсек на лету уже левой ладонью, прокорябал башней об пол, прихлопнул напоследок кулаком, и только тогда, широко раскинув ноги, умер вместе с танком…
— Первым геройски погиб старшина Павел Шанин, — в суровой тишине объявил Федор. Высоко-высоко начала песню Катька:
Генка тем временем подобрался к фикусу, схватил темно-зеленую кружку, суетливо стал лить из чайника воду.
Пели все. Даже погибший Павлик присоединился к хору. Пел, не открывая глаз.