— Паша… Она… Долго жить вам приказала. Ненила… та почти до дороги доползла… А Паша так у болотца и застыла. Заплутались они, видать, когда завьюжило…
Истопник долго сглатывал слюну, снова и снова отмахивался правой рукой.
Только обтерев шапкой лицо, Прохор смог продолжить сбивчивую речь:
— И клюкву… это… значит, так и недособирали. Ненила-то все ж выбралась почти… А Паша так и полегла. Тяжела больно. Волоком до саней часа два мы ее с племяшом тащили… Взопрели совсем. Клюква вот тута… Которую насобирали они…
Истопник снова закивал на притиснутое к стене лукошко.
— Я к себе пойду, однако… Землю для могилы греть надо…
«НЕ ДЛЯ ТЕБЯ ЗЕМЛЯ СЫРАЯ…»
— Свечи у меня накрылись, — скользнув по Вовке припухшими глазами, глухо подытожил шофер и, громыхнув крышкой радиатора, косолапо затрусил к кустам таволги, торопясь справить нужду.
Посовещавшись, решили идти в Василево через лес напрямки.
Ветер рвал, растаскивая, низкие тучи. Через их тугие, свалявшиеся малахаи с трудом просеивались редкие лучи солнца.
Катька и Ленка, сняв сандалии, свернули с тропы, скользили босыми ногами по толстому шелковистому ковру.
Все ближе подбирались к просеке ровные, литые осины в наглухо застегнутых серо-зеленых мундирах, с обилием рыжих пятен-орденов на гладких стволах.
За осинником проглядывался веселый подлесок в теплых солнечных запрудах.
Отсеченный неглубокой ложбиной, рдел под пробившимися сквозь тучи лучами багряный косогор, густо заросший сгоревшим земляничным листом.
Шедший чуть впереди Сергея Вовка наклонился, накрепко стянул шнурок на тупоносом ботинке-утюге. Круто задрав голову, объявил:
— Не будет больше дождя…
Тропа уткнулась в ограды деревенского погоста. Почерневшие, грубо рубленные кресты. Несколько выцветших венков с жестяными цветами. Угрюмые, до черноты зеленые лопухи на могилах, бурьян да репейник. Обглоданная зайцами черемуха припала к скользкому надгробью… Выгоревшее ожерелье из мелких бумажных роз на посеребренном столбике со звездочкой на макушке…
Отцветали одичавшие, пожухлые флоксы.
Ветер принес запах стада, теплого молока, сладковатой прели.
— А здесь тоже война шла? — разглядывая остов купола, спросила Ленка.
В ответ где-то за стеной забухали медные тарелки. Гундосый оркестр начал траурный марш.
Выскочив на паперть, они увидели грязно-белый гроб, плывший над кустами иван-чая.
Оркестр вел мальчишка лет двенадцати.
Раздувая ноздри, он трубил в новенький золотистый горн.
За мальчишкой ковылял скуластый, пьяный мужик в застиранной ковбойке, невпопад громыхал тарелками поперек такта..
За ними плелся сгорбленный барабанщик, часто шмыгая грушевидным носом.
Замыкал шествие трубач в переливчатой люстриновой рубахе навыпуск. Проиграв несколько тактов, он досадливо отвинчивал мундштук, свирепо его продувал, долго ввинчивал обратно, неумело подстраивался, срывался уже на втором такте и снова принимался отвинчивать ненавистный мундштук.
Эшелон набирал разбег.
Отставали, уходили в небытие унылые, редкие стога, облетевшие ветлы, избы с пегими дранковыми крышами. Посеченные частыми дождями, промозглые перелески, ясеневые рощи с обрывками бурых кистей на сизых ветках.
— Еще что видишь? — выспрашивал Гурум у девчонки в соломенном капоре.
— Лужи морщатся… Глубокие, наверное… В ботах не пройдешь… Елки черные-черные… Теперь поле… Трубки от хлеба торчат…
— Это значит — здесь богатырь колдуна-великана по самую макушку в землю вбил, — растолковала Гуруму Галина. — Запомни, это не трубки от хлеба, а волосы такие у великана на башке были. Куцые-куцые, потому что из лишаев росли. Этот великан никогда не умывался, и оттого…
— Так кто здесь не верил, что у нас музыка будет? А ну-ка, Прасковья Тимофеевна, раскупоривай запасной зонтик, — растолкала Маша задремавшую няньку, пристраивая на ящик патефон и зеленый мокрый футляр с пластинками. — Сейчас такое запоем-заиграем, что все дожди и холода с нами плясать начнут!
— Ура! — попытался приподняться на локтях Гурум. — А «По военной дороге» есть?
— Найдем! — заверила его Маша, вдевая блестящую ручку в боковое отверстие.
— Откудова? — погладив шершавую крышку патефона, осведомилась Паша.
— От доброго волшебника! — усмехнулась Маша.
Василево пустовало.
Они прошли почти всю деревню, а встретили только двух сумрачных мальчишек, тащивших коляску от мотоцикла, да курносого деда в полушубке с пролысинами, что чинил забор палисадника, заросшего старыми вишнями. На околице Ленка первой увидала колодец с журавлем и громогласно потребовала «настоящей, сырой воды».