— Бывают.
— А почему?
— Не знаю, — грубо отрезала Катька. — Ты игрушку Гуруму сдавал? — подозрительно оглядев тумбочку Сергея, перевела девчонка разговор на новую тему.
— Какому Гуруму? — не понял Сергей.
— Мамлиеву. Он в заразном изоляторе с корью лежит, — укорила Сергея Катька. — Знаешь, какая там скучища?
— Нет, — признался Сергей.
— У Гурума, правда, карантин скоро кончится. Но все равно… Каждый из нашей палаты ему игрушку посылал, — не унималась Катька. — Когда Гурум выздоровеет, игрушки все сожгут, потому что они заразные… Какую тебе для него не жалко?
Сергею стало жалко сразу все игрушки из тех, что стояли у него на тумбочке. Даже те, что остались дома, в сравнительной безопасности, и то было жалко…
— Я не знаю… Может быть, у Гурума все такие игрушки уже есть…
— Хорошую давай, — озлилась девчонка. — К Гуруму никто не ходит. Где ему игрушек взять? А болеть скучно… Одна Маша ему игрушки носит. Покупает… И мы все дали…
— Ну ладно, — тяжко вздохнул Сергей. — Я вот эту пожарную машину отдам… Хорошо?
— Давай, — смилостивилась Катька.
— А кто ему мою машину отнесет?
— Маша, конечно.
— Какая Маша?
— Ты, что?! Псих??? — Других слов у Катьки для Сергея не нашлось. — Машу не знает, — От возмущения Катька даже руками замахала…
И еще долго негодующе смотрела на Сергея, задыхаясь от бессилия сформулировать, высказать свое презрение в адрес такого невежества.
«ЕСЛИ ЗАВТРА ВОЙНА…»
Когда досыта накурившись, Сергей вернулся из тамбура в вагон, он увидел притулившихся рядом с девчонкой Вовку и Катьку. Уронив головы, оба забылись, ушли в сон, убаюканные ритмичным перестуком колес.
Опустив на пол спортивную сумку Вовки, Сергей уселся рядом с Ленкой.
— Когда же отец к вам перебраться успел?
— Только вы курить ушли, рядом с тетей Катей место освободилось, — охотно зашептала Ленка. — Вы, наверное, целую пачку за это время выкурили?
— Меньше гораздо, — усмехнулся Сергей.
— Папа раньше по две пачки в день курил, — косясь на Вовку, сообщила девчонка, — это когда мама от нас ушла. А год назад совершенно бросил. Вы знаете, ему так очень полезно спать. Он сам при мне говорил, что по-настоящему высыпается только в самолетах и поездах.
— Много в этом году он по командировкам мотался? — спросил Сергей, глядя на полуоткрытый рот Вовки.
— Три раза, — подсчитала Ленка. — Зимой в Туркмению. Потом на Курильские острова… Там целый месяц был. А в июне на Памир… Узнаете, это кто? — заговорщически улыбнувшись, протянула Ленка Сергею лист почтовой бумаги.
С рисунка глянула на Сергея развеселая кудрявая голова чернобровой тетки с зелеными сережками в ушах. В половину лица размахнулась ухарская, красногубая улыбка.
— Похожа? — не вытерпела ожидания Ленка.
— Погоди, погоди, — попытался было выиграть время Сергей.
— Сказку про медведя помните? Который меда объелся, а потом у него зуб заболел! Медведь выл, мучился, по друзьям ходил, пока золотой зуб ему не поставили.
— А при чем здесь медведь?
— Как «при чем»? Кого вы у себя в палате «медведицей-озорницей» прозвали? Из-за зуба золотого!.. Забыли?.. Ну, к кому мы все едем сейчас?! — не выдержала, закричала Ленка.
— Так это Веро́к?! — ахнул Сергей.
— Конечно!.. Она же самой веселой из всех ваших нянечек была! Как дед-мороз!..
— Почему как дед-мороз? — удивился Сергей.
— Потому что плясала, частушки выдумывала! Всякие хулиганства замечательные!
— Да ты откуда все это знаешь?
— Мне тетя Катя каждый раз про Верка́ рассказывает. И папа тоже… Какие она шутки придумывала! Розыгрыши… Даже когда парализованной осталась…
Беспечное солнце, смешавшись с ласковым паром, разнесло, растащило потолок и стены банной. Кувыркались обмылки, вразнобой курлыкали краны, счастливо толкались бестолковые шлепки и вздохи. Весело захлебывались в лужах резиновые тапочки банщиц. Обнаженные до плеч руки нянек-мойщиц стаскивали гипсовые кроватки, разносили, выкладывали на мокрые столы стосковавшихся по банной вольнице ребятишек.
Терзали носоглотку терпкие запахи: перекипевшего белья, хлорки, скипидара, щелока, пота.
Путались, вскрикивали, сшибались и расходились в солнечной парной кутерьме клеенчатые фартуки мойщиц; настырные мочалки, красные рыбки из целлулоида; мокрые веснушки; тугие струи, рвущиеся из-под прижатых пальцами кранов.
— Не боись! Не замочим! — раскатисто горлопанила чернявая Верок — озорница, вприпляс обрабатывая обалдевшего от ее напора Гурума. — Да не дергайся, милок! Не дергайся! Хозяйство-то дай помыть! — гоготала ядреная нянька, высверкивая червонным зубом. — Пригодится еще! У-у-ууу! Особливо, когда жениться надумаешь! На свадьбу-то позовешь али как?