Господи, ну и бедлам.
Ян остановился у письменного стола, от души приложился к бутылке, потом, сощурившись, посмотрел на каминные часы. Кажется, те показывали без малого три, но сказать наверняка было трудно. Переизбыток виски и недостаток света. Ян громко выругался и провел ладонью по лицу.
К этому моменту он был хоть сколько-нибудь уверен в одном — ему начинают порядком надоедать игры. Он устал выдавливать из Виолы правду. Устал разбираться, почему собственные чувства вдруг перестали поддаваться разумным объяснениям. Ему нужны ответы, а прямо сейчас ему больше всего нужна она.
Всегда, и только о вас…
Ян застонал и поставил то, что осталось от бутылки виски, на стол. Запустив пальцы в волосы, он вышел из кабинета — целеустремленный, взвинченный от разгоревшегося с новой силой желания и готовый к бою.
— Просыпайтесь, Виола.
Она встрепенулась, не зная, наяву слышит голос Яна и чувствует его присутствие, или он ей только снится. Потом захлопала ресницами и увидела в тени его лицо. Герцог возвышался над ее койкой, держа перед собой тускло горевшую лампу.
— Зачем вы здесь? — пролепетала она, садясь на постели и убирая со лба и щек сбившиеся пряди волос. — Который час?
— Около половины четвертого, — бросил герцог. Отойдя от койки, он направился к печи, поставил лампу на холодную поверхность, после чего вернулся и посмотрел прямо на Виолу. — Я не мог уснуть после нашей последней… стычки, хотя у вас, как вижу, трудностей не возникло.
Это немного смутило Виолу. Она не могла понять, что у герцога на уме, и главным образом потому, что он пробудил ее от крепкого сна, после которого она еще не успела собраться с мыслями.
— Насколько мне помнится, ваша светлость, — проговорила она, зевая, — вы пожелали мне спокойной ночи, когда уходили. Я была рада вам угодить, но вы и во сне меня преследуете?
Низким, огрубевшим голосом Ян сказал:
— Надеюсь, Виола, потому что вы долгих пять лет преследовали меня во снах.
Она говорила полушутя, но герцог оставался серьезным и, по всей видимости, готовым продолжать разговор об их прошлом. А это значит, что он наверняка вернулся спорить. Но почему теперь? Виола обвела его взглядом, заметив, как он напряжен, как спутаны его волосы. Герцог вернулся к ней в тех же темных брюках и простой льняной рубашке, в которых уходил накануне, только теперь они выглядели мятыми. Рукава были расстегнуты и подкатаны к локтям, под развязанным воротом проглядывалась волосатая грудь. Ян выглядел серьезно озабоченным чем-то, и, хотя он неотрывно смотрел ей в глаза, когда он поднял руку, чтобы почесать затылок, к ее изумлению или, скорее, внезапному прозрению, он вдруг пошатнулся.
— Ян, вы пьяны?
Герцог слабо улыбнулся.
— Не совсем. Просто оглушен до той степени, чтобы задуматься, какой одинокой может быть жизнь одиночки.
Виола фыркнула и закатила глаза.
— Если вы в самом деле понимаете, о чем говорите, то вы точно пьяны.
— Думаю, — тихо заметил он, — что уж вы-то и без алкоголя знаете, каким горьким бывает одиночество.
Его слова попали в цель, и Виола подавленно опустила плечи. В зависимости от того, сколько спиртного он выпил, этот разговор может сложиться очень нелегко. Но если он ищет ссоры, то она вряд ли сумеет ему помешать, а потому лучше, наверное, принять бой, чем забиваться в угол. Мгновение спустя Виола сбросила одеяла и встала с постели, уперев руки в бедра и без страха взглянув на герцога.
— Ближе к делу. Зачем вы здесь? — опять спросила она, черпая решимость в нарастающем раздражении.
Глаза Яна тут же вспыхнули заметным сексуальным голодом. Его взгляд медленно заскользил вниз, а потом вверх по ее телу, заставив ее пожалеть, что она встала с койки.