– В маленькой гостинице на бульваре Сен-Мишель. Я хотел, чтобы она всем назло вернулась на улицу Вавен, но управляющий уверяет, что его заведение переполнено.
Не сообразила ли Вивиана, что от бульвара СенМишель до нас и до Дворца всего два шага? Убежден в этом. Однако получилось у меня так совершенно непреднамеренно.
За время, прошедшее между арестом и оправданием Иветты, я понял, что мне не избавиться от мысли о ней и ее обнаженного живота, который я видел у себя в кабинете.
Почему? Я и сейчас еще не нашел ответа. Я не распутник, не сексуальный маньяк. Вивиана никогда не была ревнивицей, и я, когда мне хотелось, мог пускаться в любые авантюры – почти всегда без будущего, порой даже не приносившие удовольствия.
Я перевидал слишком много всяких девок, чтобы, как иные мужчины, рассуропиться из-за сбившейся с пути девчонки, и цинизм Иветты впечатлял меня не больше, чем то немногое, что осталось в ней от целомудрия.
Во время следствия я посещал ее в Птит-Рокет, ни разу не отступив от чисто профессиональной манеры поведения.
А моя жена все уже знала.
Иветта – тоже.
Больше всего я удивляюсь, как у нее хватило ловкости этого не показать. Мы сидели: друг против друга как адвокат и клиентка. Готовил"; ее ответы следователю? Даже с тем, что касалось ее дела, я знакомил свою подзащитную лишь по мере необходимости.
В ночь после оправдания, около четырех утра, мы вышли из последнего кабака, – и, садясь за руль, моя жена непринужденно предложила:
– Не заедешь ее навестить?
Я мечтал об этом весь вечер, но из гордости и уважения к своему человеческому достоинству не поддавался искушению. Ну не смешно – ли, не мерзко ли было бы в первую же ночь броситься требовать своей награды?
Неужели это – желание оказалось настолько сильным, что читалось у меня на лице?
Я не ответил. Жена проехала по улице Клиши, пересекла Большие бульвары и я знал, что направляется она не к острову Сен-Луи, а на бульвар Сен-Мишель.
– Что ты сделал со второй? – спросила она еще, уверенная, что эту-то я сбыл с рук.
Я настоятельно посоветовал Ноэми, но крайней мере на время, опять перебраться ж матери.
Хочу избежать вероятного недоразумения. Когда я говорю о жене так, как сейчас, можно подумать, что ее доведение было в известней степени провокацией, что это она в некотором роде толкнула меня в объятия Иветты.
Трудно сделать более ложный вывод, Я уверен, хоть сама она ни, за что в этом не признается, что Вивиана не чужда ревности, и всегда страдала или, во всяком случае, тревожилась из-за моих похождений. Но она – хороший игрок и умеет смотреть правде в лицо, заранее мирясь с тем, чему не в силах помешать.
Мы миновали темную громаду Дворца правосудия, и на бульваре Сен-Мишель она негромко спросила:
– Дальше?
– На улицу Мсье-ле-Пренс. Вход оттуда.
Униженный, я все еще колебался, когда она остановила машину и вполголоса проронила:
– Доброй ночи!
И поцеловала меня, как каждый вечер.
Я с влажными глазами стоял один на тротуаре, порываясь поднять руку и вернуть Вивиану, но машина уже заворачивала на улицу Суфло.
В гостинице было темно, если не считать тусклого света за выцветшим стеклом входной двери. Мне открыл ночной дежурный, проворчал, что у него нет свободных мест, но, сунув ему в руку чаевые, я заявил, что меня ждут в номере 37.
Это была правда, хотя мы ни о чем не уславливались. Иветта спала, но не удивилась, когда я постучал.
– Минутку.
Я услышал, как щелкнул выключатель, босые ноги зашлепали взад и вперед по паркету, и, натягивая на себя пеньюар, она отперла мне.
– Который час?
– Половина пятого.
Это, кажется, удивило ее, словно она недоумевала, почему я так задержался.
– Давайте сюда пальто и шляпу.
Комната была узкая, медная кровать в беспорядке, из отпертого чемодана, поставленного прямо на пол, выглядывало женское белье.
– Не обращайте внимания, что не прибрано. Я улеглась, как только въехала.
От нее несло спиртным, но пьяна она не была. Как, интересно, выглядел я, стоя полностью одетый посреди комнаты?
– Вы не ложитесь?
Самое трудное для меня было раздеться. Мне этого не хотелось. Мне вообще больше ничего не хотелось, но и уйти у меня не хватало духу.
– Иди сюда, – бросил я.
Она подошла, подняв лицо и ожидая, что ее поцелуют, но я только прижал ее к себе, не касаясь губ, а затем неожиданно сорвал с нее пеньюар, под которым ничего не было.
Рывком я опрокинул ее на край кровати и упал на нее, а она вперилась в потолок. Я начал овладевать ею, злобно, словно из мести, как вдруг увидел, что она с удивлением наблюдает за мной.
– Что это с тобой стряслось? – прошептала Иветта, впервые обратившись ко мне на «ты».
– Ничего.
А стряслось со мной то, что я ничего не смог и со стыдом поднялся, бормоча:
– Прости меня.
Тогда она сказала:
– Ты слишком много об этом думал.
Это могло быть объяснением, но не было им. Напротив, я отказывался об этом думать. Знал, чего хочу, но не думал об этом. К тому же такое у меня случалось и с другими, до нее.
– Раздевайся и ложись. Мне холодно.
Надо ли было это делать? Не сложилось ли бы все иначе, если бы я ответил «нет» и ушел? Не знаю.
Знала ли она со своей стороны, что делает, когда чуть поздней протянула руку, погасила свет и прижалась ко мне. Я почувствовал рядом с собой ее живое худое тело, а она мало-помалу, осторожно, с остановками, словно боясь меня напугать, овладела мной.
Мы еще не спали, когда в одном из номеров зазвенел будильник, а затем и в других зашебаршились постояльцы.
– Жаль, не могу приготовить тебе кофе. Надо будет купить спиртовку.
Я расстался с ней в семь, когда сквозь штору уже пробивался свет. Зашел на бульваре Сен-Мишель в бистро и посмотрелся в зеркало позади кофеварки.
На Анжуйской набережной я не поднялся в спальню, а расположился в кабинете, где с восьми, как обычно, начал звонить телефон. Не замедлила появиться и Борденав с утренними газетами, заголовки которых можно было бы резюмировать так:
«Мэтр Гобийо выиграл».
Как будто речь шла о спортивном соревновании!
– Вы довольны?
Подозревала ли моя секретарша, что я отнюдь не горд своей победой? Она самый преданный мне человек на свете, преданней даже Вивианы, и, соверши я мерзость, за которую от меня отвернулись бы все, она одна, вероятно, не покинула бы меня.
Ей тридцать пять. Ко мне на службу она поступила в девятнадцать, и у нее никогда не было романов; все мои сменявшие друг друга сотрудники, равно как моя жена, единодушно полагают, что она еще девушка.
Я не только не волочился за нею, но без всяких к тому оснований был с ней более нетерпим, суров, часто несправедлив, чем с кем бы то ни было, и не помню уж сколько раз доводил ее до слез лишь потому, что она недостаточно быстро отыскивала досье, мною же засунутое не на свое место.
Отдает ли она Себе отчет, что я вылез из постели Иветты и моя кожа еще пропитана ее кисловатым запахом? Не сегодня-завтра она об этом узнает Борденав, как моя ближайшая сотрудница, в курсе всех моих похождений.
Первая деловая встреча была назначена на десять утра, так что я успел принять ванну и переодеться. Вивиану я будить не стал и увиделся с ней только вечером, потому что завтракал в тот день в «Кафе де Пари» с клиентом; по делу которого должен был выступать пополудни.
С тех пор минул год.
Тогда я был уже знаком с Мориа. Мы встречались у Корины, где мам случалось, поболтать в уголке.
Почему до моей встречи с Иветтой он не смотрел на меня так, как в прошлое воскресенье? Может быть, я еще не нес на себе печати или та была еще недостаточно отчетлива?
Глава 3
Суббота; 10 ноября.
Сейчас десять вечера, и, дождавшись отъезда жены, я спустился к себе в кабинет. Вивиана с Кориной и приятельницами отправилась в одну из галерей на улицу Жакоб открывать первую выставку картин Мари Лу, любовницы Ланье, Там будут обносить шампанским, и кончится это, вероятно, за полночь. Я не поехал под тем предлогом, что на выставке в помещение размером не больше обычной столовой набьется человек сто и жара будет невыносимой.