Голос с того конца коридора крикнул:
— Что это?
Тони стояла около кухни. Я ответил:
— Ключи, они были в этой вазе.
Я повернулся к входной двери, открыл ее и попробовал большой ключ, но он даже не вошел в замок.
— Это не дубликат, — сказал я.
Тони подошла ко мне, посмотрела на картонный брелок и на ключи и сказала:
— Маленький, должно быть, от почтового ящика.
— Точно.
Мы выглянули в окно — не видать ли Дженкинса, — выскочили из квартиры и пробежали через площадку в тамбур. Вылетел у меня из головы этот почтовый ящик, а ведь еще в первый раз я заметил, что он набит до отказа. Тони решительно направилась к латунным ящикам, висящим на стене, сунула ключ в замок ящика Лиз, — конечно, он подошел. Латунная дверца открылась, и почта хлынула наружу, потекла на пол, как крупный выигрыш из игрального автомата. Я был уверен, что мы сорвали банк.
Мы собрали все — целую груду конвертов, каталогов и прочего — и, не теряя времени, вернулись в квартиру. Заперев дверь, уселись на кушетку и зарылись в это дело. Вскрывали конверты с письмами и счетами, бросали их на пол, просматривали все, надеясь найти какое-нибудь подозрительное письмо, хоть клочок значащей информации. Я был уверен, что найдем; мы оба были уверены. Я разодрал желтый конверт и выудил из него репертуар театра Гутри. Распорол еще один — поклон от Народного радио Миннесоты. И еще счета. От Северной электрической компании. От «Виза-банка».
Через несколько минут на полу была гора бумаги, а у нас в руках — ничего. Только мусор, и все. Я взглянул на Тони и пожал плечами.
— Я думал, мы должны что-то найти.
— Я тоже.
— Фотоаппарат открыт, — сказал я. — Ты не знаешь, была там пленка?
Тони покачала головой и ничего не сказала; разочарование проступило на ее лице, как нарисованное. Тони всегда неважно скрывала свои чувства.
— Как насчет второго ключа? — спросил я. — От чего он? Может, от дома Роба Тайлера?
— Может быть. Но скорее всего, от ее кладовки внизу.
— У нее еще барахло в подвале?
Тони кивнула.
— Пошли.
Я схватил Тони за руку, потянул за собой. Тони вроде не рвалась туда, но пошла. Прошли мимо кухни и стенного шкафа к двери черного хода. Она была на правой стороне, перед спальней.
— Надо найти что-нибудь, чтобы загнать Тайлера в угол, — сказал я, когда мы вышли на черную лестницу.
— М-м, но что?
— Ну, если найдем ее дневник и в нем будет что-то, или там будет пленка в фотоаппарате, на которой будет… Тайлер в одежде «дракона». Ну, не знаю — что-нибудь в этом роде.
— Если бы жизнь была так удобно устроена… — пробормотала Тони, не сумев скрыть сарказма.
Черный ход был, мягко говоря, грязноват, старая лестница с серо-зелеными стенами, деревянные ступени, потемневшие и растрескавшиеся от времени. Тони нажала на кнопку, ожила пара ламп, и мы сошли в холодную темноту, в заброшенную, невидимую часть дома, куда люди сваливают барахло, чтобы забыть о нем. Я посмотрел вверх; по потолку тянулись трубы — много труб, большей частью обмотанных асбестом, и все они сходились, как паутина, к огромной штуковине в углу — первобытному котлу отопления, который, без сомнения, был переделан с угля на газ.
Тони отдернула старую занавесь, мы обошли пирамиду ящиков, миновали старую стиральную машину и сушилку, стоящие посреди пола и не подключенные ни к воде, ни к электричеству; за ними валялись несколько штанг и гантелей. Подальше справа я заметил большой нагреватель для воды, велосипеды, какие-то шланги, грабли, потом еще стиральную машину и сушилку — эти, очевидно, подключенные. Больше вроде бы ничего. На стене виднелось оконце, высоко вверху — то есть чуть выше мостовой, — заколоченное и к тому же закрашенное. Из него едва пробивался свет.
— Я была здесь один раз, — сказала Тони. — Ее кладовка позади, в дальнем углу.
Я едва различал череду старых дверей впереди, но внезапно понял — да, этот ключ откроет дверь под номером 2, дверь от кладовой Лиз. Мы пробрались через кипы книг — балласт, брошенный не одним поколением съехавших жильцов, Тони подошла к двери кладовой и сунула ключ в висячий замок; он открылся со слабым щелчком. Она распахнула дверь настежь, но мы ничего не увидели внутри, так было темно. Велосипедная шина — вот все, что было видно. Я нащупал шнурок, дернул, и вспыхнула лампа, осветив комнатку, отделенную от других хранилищ сеткой для куриных загонов. Стала видна не только шина, но и весь велосипед плюс к тому складной садовый стул, мешок с древесным углем, старые равнинные лыжи и гора самого разнообразного хлама.
— Меня это не очень обнадеживает, — сказала Тони.
— Меня тоже.
Не зная, что искать, я попытался представить себе, что бы это могло быть. Маска «драконов». То, что надевала Лиз, если ее допускали к «драконам». Что еще? Прикусив нижнюю губу, я уставился на эту унылую гору хлама. Ничего больше не удавалось придумать. Я покачал головой, сообразив наконец, что это безнадежно и ничего не даст — дурацкая охота вслепую. И тут оно и произошло — погас свет. Я смотрел на красный велосипед — старый «швинн», — когда лампа вырубилась, и мы с Тони очутились почти что в полной темноте.
— Вот дерьмо, — сказал я. Самое время для аварии! — Тони!
Она ухватилась за меня — внезапно и сильно. Пальцы сквозь рубаху впились в кожу.
— Эй, — начал я, — это всё…
— Здесь кто-то есть! — прошептала она.
Тони тянула меня в сторону от прохода; сердце помчалось рысью, потом галопом. Кто здесь может быть? Глаза сверлили темноту, пытаясь различить в этом гнусном мраке хотя бы признак человеческого присутствия. Я повернулся. В том направлении котел или стиральные машины? Где эти гири? Они вон там. Значит, лестница должна быть…
Я увидел его. Несомненно — мужчина; здоровый парень. Он отодвинул занавесь внизу лестницы, потом занавесь опустилась, и опять все исчезло. Рассмотреть удалось мало, только неясный силуэт, но одно было абсолютно ясно. Незнакомец держал правую руку на отлете, и в этой руке тускло блеснул металл. Пистолет. Это не кто-то из местных, разыскивающий потерянный носок. Парень знает, что мы здесь, и он охотится на нас. Ах ты, дерьмо, и мы здесь, у кладовых, в дальнем углу подвала, — без пушки, без ножа, без ничего.
Тони потащила меня за собой. Я продвигался следом за ней, боясь говорить, боясь удариться обо что-нибудь. Это бы нас выдало. Что нам было делать? Только прятаться.
Тони вела меня медленно, шаг за шагом. Я видел его, этого охотника; он пробирался вперед так же медлительно. Нет, он не знал, где мы, — он осторожно продвигался к котлу, а мы двигались к стиральной машине и горе хлама за ней. Может быть, удастся проскользнуть мимо него, рвануть на лестницу, на свободу? Но тут он шагнул вбок, в черноту. Где же он, к дьяволу? И где сейчас мы?
Я услышал, что Тони споткнулась, и сейчас же сам потерял равновесие, едва не упал, потому что вокруг ног обвилось что-то длинное, изогнутое, жесткое. Шланг. Проклятье. Я не мог даже отбросить его, боялся, что нас услышат, и мы с Тони, ухватившись друг за друга, кое-как удерживали равновесие, выбираясь из этого хлама.
Наконец я очутился на свободе — мы все еще держались друг за друга — и сообразил, что у нас ничего не выйдет: нам не укрыться, не проскользнуть мимо него на лестницу. Пулю-то мы не обгоним. Надо разделиться. Тони пойдет в одну сторону, я — в другую. Надо его отвлечь. Да. Тони отвлечет его, а я брошусь сзади, врежу ему по голове, задушу, наконец. Это наш единственный шанс.