Тадао пристроился на втором этаже на котацу1 и ждал, пока пройдет товарный. С тех пор как начались зимние каникулы, он каждое утро смотрел, как проезжает поезд.
Внизу мама шила на швейной машинке. Тадао, повернув голову, посмотрел на часы, стоявшие на шкафу. Еще оставалось немного времени.
Рядом стоял ящик с цветными карандашами. Тадао выбрал один, с обломанным концом, и стал обводить свое имя, написанное каной2 на обложке альбома для рисования. Пальцы от холода покраснели и совсем не слушались. Покончив с именем, Тадао взял красный карандаш и принялся обводить номер класса и группы.
— Оку-сан3, — закричали из соседнего дома, — телефон!
— Ой, спасибо!
Стук швейной машинки прекратился, внизу, в прихожей, с грохотом распахнулась дверь, и мама выбежала на улицу.
Раздался гудок поезда. Тадао поднял лицо и, опираясь руками, в одной из которых был зажат карандаш, на дзабутон4, стал смотреть в окно.
Снег, который шел всю ночь, прекратился, из-за отлогих вершин белых гор поднималось утреннее солнце. Все за окном сверкало и переливалось, прямо ослепнуть можно.
Послышался второй гудок. Тадао встал и прижался носом к оконному стеклу.
В просветы между домами было видно, как быстро бежал черный тепловоз, таща за собой длинную вереницу вагонов. Тадао стал быстро считать их, но, как и вчера, на середине сбился.
Последним промчался служебный вагон, из его трубы валил дым. И снова весь мир стал белым.
Тадао еще немножко посмотрел в окно, потом вернулся на котацу и с головой залез под одеяло. Закоченевшие руки согрелись, и он потер их одну о другую. Прямо перед носом свисал край одеяла, и Тадао попробовал цапнуть его зубами.
Из соседнего дома доносился пронзительный голос мамы, говорившей по телефону. Вдруг голос оборвался. Внизу открылась дверь, и мама вбежала в дом.
— Тадао! — крикнула она. Тадао не отозвался.
— Тадао!!!
Мама подошла к лестнице, ведущей на второй этаж.
— Ну чего?— сказал Тадао.
— Спускайся сюда.
— Чего еще?
— Значит, нужно. Спускайся.
— Потом.
— А я говорю, сейчас. — Мамин голос посуровел. — Совсем не слушается. Вот я пойду в школу, пожалуюсь на тебя учительнице.
Тадао откинул одеяло, отодвинул сёдзи5 и стал спускаться по крутой лестнице. Разутые ноги мерзли на холодном полу коридора. Мама посмотрела на Тадао и вернулась в комнату.
— Ну чего? — спросил Тадао.
— «Чего». Все тебе «чего».
Мама подошла к шкафу, открыла ящик, где лежали вещи, достала костюм, который он надевал на Новый год.
— Ох, горе какое! — сказала мама.
— Мы куда идем? — спросил Тадао.
— К бабушке, — ответила мама, всхлипнула и стала надевать на него костюм.
— А зачем?
— Нужно. Достань-ка новые сапоги.
— Ага.
Тадао сам натянул на ноги шерстяные носки. Мама надела на него пальто и застегнула пуговицы.
Он заскользил в носках по коридору в прихожую. Открыв дверцу ящика для обуви, Тадао достал из его дальнего угла новые резиновые сапоги. Они были такие блестящие и переливающиеся — просто красота.
— Постой тут, — сказала мама из комнаты.
Тадао обернул штанины вокруг лодыжек и стал обувать сапоги. Они были как раз впору. Он попробовал походить взад-вперед по бетонному полу тесной прихожей.
Из комнаты вышла мама в черном кимоно и пальто, поспешно затягивая на ходу пояс. Надев белые таби6, которые она держала в руке, мама сунула ноги в зимние тэта7 с пластиковым верхом, обшитые цветным мехом. Нагнулась, чтобы завязать тесемку на таби. Тесемка никак не завязывалась на толстой маминой щиколотке.
— Ну, пойдем, — поторопила мама, и они вышли из дома.
— Гулять? — спросила у мамы знакомая тетя, встретившаяся им по дороге.
— Да, — ответила мама, не глядя на нее, и быстро прошла мимо.
Вот и улица.
С крыш снег еще не счищали. Возле домов он лежал целыми сугробами, кое-где на нем оранжевела брошенная кожура мандаринов.
К станции тянулся след от гусениц снегоуборочной машины.
Тадао смотрел вперед во все глаза, но самой машины не было видно, не слышался и гулкий шум ее мотора.
Местами из-под снега виднелась бетонная мостовая, и, когда мама ступала по ней, шипы ее зимних тэта звонко цокали.
Тадао хотел было прокатиться по ледяной дорожке, но посмотрел на маму и не стал. Мамино лицо было красным и расстроенным.
— Сегодня шалить нельзя, — сказала мама, глядя прямо перед собой.
1
Котацу (яп.) — комнатная жаровня, вделанная в пол, с деревянным навесом, накрываемым одеялом.
2
Кана (яп.) — японская слоговая азбука. Прежде чем приступить к изучению иероглифов, ученики начальной школы учат кану.
5
Сёдзи (яп.) — раздвижные перегородки в японском доме, главным образом между комнатой и