Федька испугался. Прямо на него из сберкассы бежали трое милиционеров.
— Если не сгребут как вора, убьют как врага народа! Сбежавшего иль выжившего, им все равно! — рванул со страху из темноты, не видя дороги. Он услышал за спиной милицейский свисток, топот кованых сапог. А вскоре у его виска просвистела пуля.
— Стой! — услышал совсем рядом.
— Стреляй по ногам!
Федька побежал, петляя зайцем. Вот он услышал дыхание за спиной.
— Живым возьмем! — рыкнул кто-то радостно. И уже коснулся рукой локтя Федьки. А тому зримо вспомнился чекистский подвал и мордатая милицейская охрана, доставившая его туда. Мордобои и подвал всплыли так четко, что мороз по коже продрал.
«Влипать вот так еще раз? Попасть вам в лапы? Ну уж хрен!» Собрал в комок все силы. Откуда что взялось? Федька испугался повторения пережитого, рванул в темноту проулка во весь дух.
— Стой! — послышалось далеко позади, и пули засвистели где-то сбоку.
Федька перемахнул забор дома. Потом еще один, выскочил на освещенную улицу, снял «маскарад». И через час вернулся к Ульяне.
«Ушел Влас иль нет? Приметила, запомнила ль меня милиция?» — дрожал он от страха и усталости.
Спать он пошел в сарай. А днем соседка рассказала бабке Уле, что ворюги, убив инкассатора и двоих милиционеров, отняли деньги около сберкассы и убежали. Их теперь по всему городу разыскивают с собаками. А все потому, что ни одного поймать не привелось.
— Слава Богу! Хоть кому-то повезло! — выдохнула бабка.
— Да ты что, Уля? Рехнулась, что ли? Ведь ворюги и к тебе ворваться могут, — укорила соседка.
— А на что я им сдалась? Меня уж обокрали дочиста! Больше взять нечего.
— Кто ж тебя обокрал? Когда? — изумилась соседка.
— Государство проклятое! Семью мою, сыновей и мужа украло! А для чего? Чтоб их защитили от немца! Они и загородили гадов. Жизнями! А я вот помираю без них. С голоду и холоду маюсь! Скажи, нужна мне та победа? Она оказалась с двумя концами — для кого как. Власти нынче жиреют. А я — сдыхаю. За что эти змеи отняли у меня все? На что мне их победа? Так хоть кто-то нехай ее дергает. И за меня! Чтоб ей пусто было всюду! — плевалась старуха, и слепые слезы катились по щекам.
— Ты, бабка, при чужих такое не скажи. Не то горя не оберешься потом, — предупредила соседка.
— Мне уж нечего бояться. Страшней, чем пережито, не бывает. Горше моей доли нет ни у кого. Что может быть хуже? Смерть? Дай Бог скорее! Давно к своим прошусь.
— Ой, бабка! Зачем так говоришь? Услышали б твои — обиделись.
— За что?
— Выходит, зря воевали? Не то и не тех защищали?
— Конечно!
— А Россию? Разве стоило ее отдавать немцу? Твои — не власть, ее защитили..
— Ты мне прокламации не читай! — резко оборвала бабка.
Соседка вскоре ушла. А Федька лишь под вечер вернулся из сарая, забился на русскую печку. На теплую лежанку под груду старого тряпья.
Бабка Уля легла на свою кровать. И только стала дремать, услышала громкий стук в дверь. Федька насторожился, прислушался.
— Кто там? — спросила старуха надтреснутым голосом.
— Проверка! — раздалось из-за двери.
Пока бабка надела халат, нашарила засов, Федька шмыгнул в подпол, спрятался за старые бочки из-под капусты, затих, затаил дыхание, прислушался.
В домишко вошли несколько человек. По звуку понял — милиция: кованые сапоги по полу грохочут.
— Кто-нибудь с тобой живет? — прошагали шаги к печке.
— Всех война забрала. Чтоб вы, гады, жили! Одна маюсь! Бедую нынче неведомо за что!
— Никого у тебя не было?
— Нет! Кому нужна?
— А родственник куда делся? — остановились шаги над самой Федькиной головой.
— К себе вернулся. Не глянулось ему у меня. Кому надо меня кормить даром, если власти положенное не отдают? Люди и вовсе. Родня теперь нужна богатая. А у меня только горя много! Но оно никому не надо. Своего у всех хватает с избытком. В деревню подался, а может, еще куда. На заработки.
— А когда уехал?
— Да уж дня три, как простился. А вам что до него? — начинала серчать старуха.
— Где его деревня?
— В Белоруссии. Они туда после войны перебрались. Не то что вы, по хатам шляетесь! Работают до седьмого пота. И вас, кабанов, кормят!