Сторож оглянулся. Плечи его дрогнули. Отвернувшись от гостя, он поклонился иконе, стукнувшись лбом о пол, и, встав с колен, трудно охая, повернулся:
— Что надобно от меня в такой час? — С тенью плохо скрытого страха он смотрел на Федьку, щуря слезящиеся глаза.
— Ничего не надо. Дай только душе моей отогреться. Вконец закоченел от холода. Заблудился на погосте…
— Оно немудрено. Кладбище немалое. Вкруголя почти двадцать километров. И кто ж тут покоится у тебя? Родня, небось? — спросил сторож смелее.
— Нет никого, — буркнул гость и отвернулся.
— А чего ж ты пришел? Зачем? — удивился сторож.
— Надо было, — помрачнев, выдохнул Федька.
— Кто ж сам будешь? На что ночью по кладбищу бродишь? Иль убивец?
— Нет! Никого не убивал. Бог тому свидетель! — мотнул мужик кудлатой головой.
— Чего ж на погосте оставил в такой час? — подслеповато прищурился хозяин.
— Да кто его знает? Может, и мои тут имеются, — отмахнулся Федька и глянул на пламя, полыхавшее в печурке. Он и не приметил, как от макушки до пяток вздрогнул дед испуганно, поняв ответ гостя по-своему.
В это время в окно сторожки кто-то постучался. Собака радостно повизгивала, и старик обрадованно заспешил к двери, торопливо, настежь открыл дверь, и Федька услышал:
— Гость у меня. Приблудный. Может, поговоришь с ним?
В сторожку, скупо освещенную керосиновой лампой, шагнул человек, бегло оглядел Федора, поздоровался негромко; перекрестившись на икону, присел бесшумно к столу.
— Надолго к нам? — спросил Федьку так, словно знал его много лет.
Тот глянул на него и вместо резкого, грубого ответа, уже срывавшегося с языка, вздохнув, сказал:
— Сам не знаю. Как получится…
— Ночлег имеете?
— Нет, — признался Федор. И добавил: — Если б было, зачем здесь капать?
— Пойдемте со мной, — предложил вошедший. И, встав, даже не оглянулся на Федьку, пошел к двери, уверенный, что тот идет за ним.
Гость и впрямь покорно вышел из сторожки, двинулся следом, не оглядываясь.
— У меня немного удобнее будет, — услышал Федор и, обогнув церковь, вместе с человеком вскоре оказался в небольшой комнате, сумрачной, но теплой.
— Располагайтесь, — предложил хозяин и зажег свечу. — Это моя келья. Здесь обитаю. И Богу молюсь. За живых и усопших, — глянул на Федьку по-детски чистым взглядом.
Гость огляделся. На стенах кельи иконы. Строго смотрят на него, словно укоряя за непутевую жизнь и грехи, каких накопилось куда как больше, чем прожитых дней, а может, за неверие, за то, что лишь в тяжкие минуты обращался к Богу.
Федька никогда не видел так много икон, и его потянуло к ним, разглядеть поближе. Когда он видел иконы в последний раз? Пожалуй, в детстве. Тогда он разглядывал их с любопытством и все хотел узнать, от чего на всех иконах лицо Господа такое строгое. Почему с укором смотрит на всех Богоматерь, пряча в уголках губ горькую складку.
— А кто ее обидел? — спрашивал Федька у матери, и та отвечала:
— Люди…
— А разве могут они обидеть Бога? — недоумевал мальчонка.
— И нынче обижают, — отвечала та, поджав губы.
«Ты ли спас меня и ныне?» — глянул Федька на икону Спасителя и вздрогнул: икона, словно ожив, засветилась. Глаза Христа будто в душу заглянули. «Прости меня!» — отшатнулся он и услышал:
— Я тут собрал ужин. Уж что имею. Не обессудьте, — предложил хозяин и пригласил к столу. Сам, помолившись, сел читать Библию.
— Да как же я один? — отвернулся Федька от стола. А хозяин, улыбнувшись, ответил тихо:
— У меня пост…
Федька ел жадно. Когда на столе опустело, хозяин поставил кружку чая. Федька пил, уже не торопясь.
Разговор завязался сам собою. Неспешный, ненавязчивый.
— Верю ли в Бога? Знаете, трудно сразу сказать. Где-то в середке сидит и страх, и стыд перед ним. Но редко про Бога вспоминал. Не до того было.
— Верно, родителей лишился рано? — участливо спросил хозяин.
— Не в том беда. Я сам свое упустил. А когда хватился, вернуть стало нечего, — опустил Федор голову. И добавил: — Когда меня освободили, все мечтал, как жить буду, когда освобожусь. А теперь, вот смех, сколько лет на воле, а радости нет. Сил на нее не осталось.
— Пока человек жив, значит, нужен он на земле. Богу и людям, — уверенно вставил хозяин.
Федька осекся. Помолчав, спросил:
— Как зовут тебя?
— Отец Виктор. Настоятель этой церкви. Уже пятый год. После семинарии сюда прислали.
— А семья? В городе живет? — поинтересовался Федька.