Время шло, приближалась защита кандидатской диссертации. Несмотря на душевный раздрай, Маша была настроена решительно. Профессор больше не заговаривал с ней о свадьбе в семье Пракаш Малла, а она и не спрашивала. Маша усиленно занималась, целыми днями просиживая в читальном зале, и Марк Авдеевич одобрительно кивал, просматривая её предварительные наброски. Непал, его традиции и обычаи, жизненный уклад всё это легло в основу её работы. Написанию диссертации она отдавалась самозабвенно, вкладывая в неё всё, что могла по крупицам собрать из разных источников, что видела и слышала сама, беседуя с непальцами. Её боль затаилась, замерла в глубине её сердца, но Маша знала, что она никуда не делась. Ей часто снились чёрные изломы скалы с белыми пятнами снега и, на её вершине, силуэт большой кошки, горделиво озирающей окрестности. Её упрямство куда-то испарилось, и Маша иногда жалела, что не записала номер телефона Сантоша. Она так спешила уехать, так надеялась забыть его и вернуться к своей, пусть унылой, но размеренной и упорядоченной жизни… Оказалось, что её любовь неубиваема. Мысли о Сантоше не оставляли её. Порой Маша думала о том, как сложилась бы её жизнь, останься она в Непале. — Семья, дети, любимый муж… О науке пришлось бы забыть. Но разве она не могла бы готовиться к защите докторской? Непал можно исследовать всю жизнь, открывая всё новые грани в жизни его удивительного народа. А там, чем чёрт не шутит, в Университете Катманду открылась бы кафедра этнографии… — мысленно она усмехнулась: — Сантош уже, наверняка, женился, а ей всё неймётся. Да и любил ли он её на самом-то деле?
Неожиданно объявился Вольдемар. Как ни в чём не бывало, он подошёл к Маше в библиотеке, попытался фамильярно приобнять за талию. Она с возмущением оттолкнула его: — откуда ты взялся?! А как же учёба в Англии? — он скис, поморщился:
— Джим обманул меня! Он сказал, что, раз ирбиса не удалось вывезти, то и его обязательства аннулируются.
— Маша с презрением смотрела на него: — удивляюсь твоей подлости! Как можно так страшно поступить с человеком, даже если он в шкуре зверя?
— Да чего ты раскипятилась-то, Мария? — он искренне не понимал её возмущения: — оставалось совсем чуть-чуть, и мужик окончательно превратился бы в барса. А вот в его мозгу сохранились бы центры, отвечающие за такое странное превращение. Это было бы колоссальное открытие!
Он был ей омерзителен. Она с ненавистью посмотрела на Вольдемара: — никогда, ты понял? никогда не смей подходить ко мне, иначе я располосую твою рожу ногтями! — она отвернулась, чтобы и на самом деле не вцепиться в эту самодовольную физиономию.
Он отшатнулся, с испугом пробормотал: — ты такая же ненормальная, как и бросивший тебя любовник! — Маша резко повернулась, шагнула к нему, и он, торопливо отступил, а затем и вообще выскочил из зала, провожаемый любопытными взглядами посетителей.
Настроение было испорчено окончательно и бесповоротно. Именно такую, всклокоченную и злую, её встретил профессор Рубинштейн в коридоре.
— Мария Александровна, что случилось? На вас лица нет!
Ей стало неловко: — я… встретила Вольдемара, и мы поругались.
Он сочувственно посмотрел на неё, понимающе покивал: — да-да, я понимаю. Но я ничего не мог поделать, — он выглядел виновато, — меня… попросили. Настойчиво попросили взять его обратно. Так что он тоже будет защищаться, но только через год, наверно. И, — профессор горделиво выпрямился всем тщедушным телом, — я категорически отказался быть его научным руководителем! — Маша грустно улыбнулась.
Сантош жадно целовал любимую, всем телом ощущая её трепет, желание и готовность принадлежать ему полностью и до конца. Он чувствовал языком и губами вкус и жар её лона, а нос с упоением вдыхал запах женского естества. Он слышал её тихие стоны, чувствовал, как её руки обнимают его, ласково сжимают напряжённый пульсирующий, тяжёлый от наполняющего его желания, пенис, поглаживают яички и внутреннюю поверхность бёдер. Не выдержав, он навалился на неё всей тяжестью, вжимаясь, входя в неё и чувствуя её готовность, стремление слиться в одно целое. Он уже забыл, что может быть так счастлив, а сейчас это чувство захлестнуло его, накрыло с головой, и Сантош с торжествующим воплем вознёсся к сияющим небесам вместе с любимой, которая разделила с ним этот восторг.
Он открыл глаза, не понимая, где находится, прошептал: — Маша! Маша… — и очнулся, окончательно проснувшись. Влажные липкие трусы неприятно холодили тело, и он с омерзением, торопясь, стащил их и забросил в дальний угол пещеры.
Сегодня, уже под утро, он добрался до своего логова, обернулся человеком и завалился спать на знакомую постель из шкур яков, едва успев натянуть трусы и футболку. Сантош, с одной стороны, был рад, что наконец-то добрался до дома. До Солу Кхумбу было рукой подать: даже с тихоходной и непривычной к горам Машей они добирались от пещеры до деревни меньше суток, а уж один-то он добежит за полдня, даже если решит идти в человеческом облике. Честно признаться, он устал. Как физически, так и морально. И ладно бы хроническое недосыпание и прочие прелести ухода за тяжелобольными детьми, но постоянное напряжение и боязнь сделать ошибку — всё же он не был специалистом по инфекционным болезням, но ежедневная выматывающая настороженность и внимание к окружающим его людям, ещё недавно собирающимся устроить громадный погребальный костёр из собственных детей, ужасно угнетали его.
Наконец, он избавился от них. Дети и немногие заболевшие взрослые здоровы, а Сантош мысленно хвалил себя.
Но, с другой стороны, возвращение домой повергало его в уныние. Два месяца прошло, а он обещал Наре, что они поженятся, как только минует установленный ему матерью срок. Сейчас ему казалось, что время пролетело слишком быстро, и он ещё не готов стать женатым человеком. Не торопясь, он оделся и умылся, растопил очаг и позавтракал. Грустно вспоминая свой сон, он тяжело вздохнул, подумал: — вспоминает ли его Маша? Или уже забыла в объятиях другого мужчины? — Настроение окончательно испортилось, но нужно было идти. Он решил, что барсом он доберётся гораздо быстрее, и принялся раздеваться.
Вскоре белый, с серыми размытыми пятнами на шкуре ирбис, скользнул из пещеры, на минуту задержался на вершине скалы, оглядывая окрестности и принюхиваясь. Сильный ветер обдувал морду, ледяная крошка и колючий снег приятно ворошили густую шерсть и массировали шкуру. Он широко, со вкусом зевнул, обнажив острые белые клыки и, спрыгнув со скалы, неторопливо потрусил по едва заметной тропе.
Жители Солу Кхумбу окидывали равнодушным взглядом пробегающего мимо громадного снежного барса и тут же возвращались к своим делам. Тому тоже не было до них дела. Задача номер один — вымыться, наесться до отвала и отоспаться. Всё остальное подождёт.