Выбрать главу

Глава шестнадцатая

Конец скульптора Михаила Блоха

Еще до войны я познакомился в Петербурге с молодым скульптором Михаилом Федоровичем Блох. Он был очень одарен, имел большой успех на ежегодных художественных выставках в Петербурге и подавал надежды стать одним из лучших русских ваятелей. Блох был человек с большим темпераментом и выдающийся художник, но о государственных, экономических и политических вопросах имел весьма слабое представление. Сейчас же после переворота он вступил в ряды коммунистической партии, не давая себе ясного отчета, что собственно представляет собой коммунизм. Для него коммунизм был лишь разрыв со всеми прежними традициями, освобождение от всех препятствий, связанных с расой или национальностью, свободный путь для способного, талантливого художника, безразлично, еврей ли он или русский.

Как почти всякий молодой художник он был всегда обременен тяжелыми материальными заботами и стремился теперь к получению государственных заказов. Советские учреждения в Петербурге заказали ему целый ряд памятников, и он выполнил их к полному удовлетворению своих заказчиков. Так прошли первые годы после революции. Его жена, родом полька, покинула Петербург со своим маленьким сыном из-за голода уже в конце 1917 г. и поехала к матери в Варшаву. Михаил Блох, который очень любил свою жену, не мог вследствие военных действий между Польшей и советской Россией непосредственно переписываться с ней и должен был ограничиваться оказиями для переправки писем через границу.

Однажды, в начале 1920-го года, советскими властями был арестован польский шпион при попытке перейти советскую границу, причем у него была найдена масса писем. Этот человек был в Петербурге и там за доброе слово и хорошее вознаграждение взял с собой письма родным и друзьям, жившим за рубежом. Между прочими письмами было найдено также письмо Михаила Блоха к жене в Варшаву. В этом письме Михаил Блох якобы писал своей жене, что его прежние иллюзии в отношении коммунизма, при столкновении с действительностью, давно рассеялись. Он еще работает над заказами, полученными от советского правительства, но он больше не коммунист и относится к своей работе только чисто профессионально. Его единственная цель перед глазами — это бегство из России для того, чтобы быть опять вместе с женой и сыном. Он уже позаботился о приискании связей в Польше и надеется, что ему и там удастся пробить себе дорогу и создать имя. Он сможет привезти с собой рекомендательные письма от католического епископа Ш. в Петербурге, адресованные видным польским деятелям, а пока он просит ее принять от него через представителя этих строк небольшую денежную сумму.

На основании этого письма Блох был арестован и увезен из Петербурга. Он был обвинен в соучастии в шпионаже в пользу Польши и несмотря на неоднократные ходатайства друзей расстрелян осенью 1920-го года.

По истечении многих месяцев появилась о смерти Блоха краткая заметка в одной русской газете, выходящей в Берлине, но что-нибудь определенное узнать было нельзя. Его жена, которая тоже узнала только много месяцев спустя о смерти мужа, напрасно старалась получить подтверждение этого факта в советском посольстве в Берлине. Ей было сказано, что в посольстве об этом сведений не имеется и что справки о смерти Блоха будут наведены в Москве. Несмотря на все старания, вдова Михаила Блоха до сих пор не получила от советских учреждений свидетельства о смерти мужа.

Благодаря совершенно необычному случаю мне удалось получить более точные сведения о его смерти. Летом 1923 г., когда я в сопровождении коммуниста Дубровицкого находился в Голландии, мне удалось осторожно завести разговор о деле Блоха. Мне казалось вероятным, что Дубровицкий в качестве тайного агента Г.П.У., пожалуй, знаком с этим делом. Случаю угодно было, что предположение мое сбылось.

Дубровицкий родился в Смоленске и совсем молодым человеком, немедленно после переворота, вступил в коммунистическую партию. Он спросил меня, не был ли я близким другом Блоха и не интересуюсь ли я поэтому этим случаем. Я ответил отрицательно и сказал ему только, что я очень близко соприкасался с художественной жизнью Петербурга и что я знавал Блоха лично, как и многих других русских художников. Дубровицкий сперва молчал. Это было поздно вечером, на взморье в Зандфурте, небо темнело над нашими головами, море шумело, Москва была далеко. Может быть, вечернее настроение развязало ему язык, но он заговорил:

«Да, это дело мне знакомо. Блох был перевезен осенью 1920 г. из Петербурга в Смоленск, где я его неоднократно видал. Блох был всегда в хорошем настроении и твердо убежден в том, что его освободят и что нелепое обвинение в шпионаже будет с него снято. Он охотно рисовал карандашом портреты своих сторожей и тюремных служащих и дарил им эти листки на память».