В общем, вывод здесь может быть один: когда хирургия, курортология и физиотерапия объединяются в борьбе за здоровье, побежденной всегда оказывается болезнь.
Я узнаю об этом задолго до того, как перелом к лучшему становится очевидным. Есть у меня свой «тайный», ни разу не подводивший еще способ проверки. Если в палатах звучит смех — самая прекрасная для врача музыка на свете — значит, дело идет к лучшему…
Пожалуйста, на прием…
В послевоенные годы, когда госпитали и больницы были все еще переполнены ранеными, произошло событие, резко изменившее стратегию и тактику лечения: в клиническую практику вошли антибиотики. Волшебное слово «пенициллин» передавалось из уст в уста. Чтобы понять, что значил тогда этот препарат для больных и врачей, нужно, пожалуй, самому пройти дорогами войны. Поскольку на мою долю это выпало и судьба фронтового врача привела меня к операционному столу, от которого иногда приходилось не отходить сутками, то все свои профессиональные удачи и неудачи военных лет я соизмерял потом со словом «пенициллин».
«Вот бы применить его в сорок третьем», — думалось мне. И в памяти тотчас вставал молоденький сапер, погибший от гангрены. Его не спасла даже операция.
«Если бы пенициллин был в ту пору», — опять всплывало в мыслях. И опять я возвращался в прошлое. На постели метался от жара и боли почти обуглившийся танкист, с трудом извлеченный из подбитой машины нашими санитарами.
В общем, антибиотики в послевоенные годы казались нам даром судьбы. Да что тут говорить? Годами гноившиеся раны словно по мановению волшебной палочки заживали от двух-трех инъекций; ожоги, не поддававшиеся даже кварцевому ультрафиолетовому облучению, заживали.
Казалось бы, настоящий триумф! Но через некоторое время (к счастью, столь необходимая помощь в виде антибиотиков раненым все-таки была оказана), когда пенициллин, а потом и другие препараты того же класса столкнулись с болезнями мирного времени, они словно тускнели в своей активности. Более того, их использование стало вызывать порой и негативные последствия. В чем же дело? В том, что «сражение» между возбудителем болезни и антибиотиком происходит отнюдь не на стерильном поле боя, а в организме, богатом микрофлорой. Ее-то походя, «не рассчитав сил», и подавлял антибиотик. Это во-первых. Но есть и во-вторых. Тот же самый антибиотик, который побеждал болезнь, одновременно подавлял или резко снижал общую сопротивляемость организма. Противоречием, разладом во взаимоотношениях между организмом и механизмом воздействия на него антибиотика не замедлили воспользоваться микробы, обретшие в период «разногласия» особую токсичность. Такие микробы особо опасны для организма с ослабленными адаптивными системами. Они способны вызвать тяжелейший инфекционный процесс, на фоне которого эволюционировавшая микрофлора, в свою очередь, начинает выделять токсины. А те безжалостно рушат, кромсают клеточные структуры мозга, сердца, печени, почек. В общем, картина, аналогичная той, что происходит в горах во время обвала. Маленький камешек, падая, влечет за собой побольше — и вот уже грохочет, обрушиваясь на приютившееся в долине селение, каменный ливень, все сметающий на своем пути. Увы, мы не слышим крика разрушаемого болезнью и последствиями применения антибиотиков организма, адаптивные системы которого героически пытаются отстоять вверенную им природой крепость. Однако результаты этого беззвучного боя налицо — для воспалительных заболеваний «врата» организма распахнуты настежь.
На языке молекулярной фармакологии это значит, что проницаемость клеточных мембран резко увеличена, особенно в тех органах и тканях, в которых начинается воспалительный процесс. Сквозь разбухшие мембраны клеток из капиллярной сети просачивается кровь, а воспалительная жидкость попадает в межклеточные пространства. Возникает отек, подобный тому, который знаком каждому из нас. Ведь нет, наверное, такого человека на земле, который хоть раз в жизни не порезал бы палец. Помните, как он заживает? Воспаляется? Отекает?