С блестящей Ниной Воронскою,
Сей Клеопатрою Невы;
И верно б согласились вы,
Что Нина мраморной красою
Затмить соседку не могла
Хоть ослепительна была.
Из этого описания, даже для удобства наблюдений, немыслимо вырвать что-нибудь одно: манеру поведения героини, восхищение ею со стороны автора и всего столичного общества или внешние ее черты. Все сплетено неразрывно и может быть осознано лишь в этой неразрывности. Прежде всего отметим реакцию толпы: с нее начинается картина. «...Толпа заколебалась, // По зале шопот пробежал». Всполошение дам, старушек, мужчин и девиц приводит на память известную театральнодраматургическую формулу: короля играет окружение. Взволнованность бального зала предшествует появлению главной фигуры бала. И она является в сопровождении непременной свиты - важного генерала.
Что касается портрета княгини, то при всей его контрастности с «девочкой несмелой» из первой части бросается в глаза неизменность способа самого изображения. Он по-прежнему остается, можно сказать, негативным, во всяком случае, в большей своей части. Там начиналось с «ни красотой сестры своей»... и Здесь: «Она была не тороплива, // Не холодна, не говорлива» и дальше - «без... без... без».
В этом негативном изображении вещественнее проступают опять-таки черты внутреннего портрета. Здесь эпитеты с предлогами «не» приобретают в контексте позитивную окраску. А в конце строфы строки, начинающиеся с негативного «без», получают позитивный уже и по форме отклик: «Все тихо, просто было в ней, // Она казалась верный снимок // Du comme il faut». Эта фраза как бы транспонирует все предыдущие «не» и «без» в нечто утвердительное, определенное. И, действительно, мы получаем почти осязаемое впечатление от того, как приближается княгиня - «покойна и вольна», не озабоченная силой своего обаяния, привлекающего теперь всех без исключения.
Не то - с чертами внешнего портрета. В них по-прежнему все гораздо уклончивей. После «королевского» эффекта появления Татьяны следует пресловутое: «Никто б не мог ее прекрасной назвать». В этом утверждении была бы известная определенность, если бы за ним не следовало «но», которое, казалось бы, должно повлечь за собой более полное раскрытие лица, обладающего - как это очевидно из всего предыдущего - таким «необщим выраженьем»... Нет, не раскрывается лицо. «Но»открывает всего лишь еще один «негатив»: отсутствие малейшего оттенка вульгарности - «с го- ловы до ног».
Заметим, однако, это «с головы до ног». Оно по крайней мере свидетельствует не только о безупречной манере поведения, но и о безупречности костюма.
Наконец, последние восемь строк XVI строфы, рисующие Татьяну в соседстве с Ниной Воронскою. Здесь совершенно симметрично повторяется прием контрастного сопоставления с Ольгой - во II главе. И так же, как там, наблюдая за чертами Ольгиного портрета, мы выясняли черты Татьяны-девочки, так здесь, используя портрет Нины Воронской, уточним штрихи портрета княгини N. Нина - «блестящая», «Клеопатра Невы», обладает «мраморной красою», «ослепительна». При всем том «затмить соседку не могла». «Затмить не могла» в этом контексте, когда они обе сидят у стола, как бы выставленные на обозрение всего зала, может читаться только как сравнение внешности обеих дам. Значит, не блестящая,не Клеопатра Невы, не обладающая мраморной красою, не ослепительная Татьяна не уступает Нине в своей «беспечной прелести», которая здесь не может не быть прочитана и как прелесть внешняя.
Так почему же «никто б не мог ее прекрасной назвать»? Да потому, что «прекрасна» в установившемся понятии петербург- ского света Нина Воронская так же, как в устоявшемся понятии степных селений «все» (читай - прекрасное) - в Ольге. Вопрос по существу сводится к выбору точного термина. Назовите Татьяну прекрасной и вы поставите ее в один ряд с Ольгой и Ниной. Но Татьяна не похожа ни на ту, ни на другую, она красива новой красотой, непривычной, способной отразить исключительность ее натуры, - с ее «воображением мятежным, Ц Умом и волею живой // И своенравной головой // И сердцем пламенным и нежным». В обрамлении безупречного наряда новая красота уже не может быть не замечена петербургским обществом, но для нее не придумано еще новое слово. Вот почему Пушкин отвергает затертое «прекрасна» и постоянно предпочитает для своей героини слово «прелесть», хорошо передающее впечатление красоты уже ощущаемой, но еще не осознанной. Своеобразная терминология проводится последовательно во всем романе, что не дает возможности признать ее случайной. Татьяна никогда не называется прекрасной. Во всем романе одна Татьяна именуется прелестной; «прелестное плечо», «прелестный пальчик» и т. д. Исключение делается только для лиц божественно-мифологического происхождения: в I главе «Дианы грудь, ланиты Флоры // Прелестны, милые друзья! Однако ножка Терпсихоры // Прелестней чем-то для меня», или в VIII главе: «У ночи много звезд прелестных».
Таким образом, вопрос, поставленный в самом начале: красива Татьяна или нет? - разрешается сам собою при внимательном чтении романа. В деревне она красивая, полная душевных и физических сил уездная барышня. В Петербурге - одна из первых красавиц высшего света, лишенная каких-бы то ни было черт провинциальной простоты. Ни там, ни тут ее красота не ослепляет, не подавляет окружающих, не подается напоказ. Она проявляется естественно, «беспечно», вызывая невольное чувство уважения даже у тех, кто не в силах оценить глубину и силу душевной красоты героини.
Но почему автор так искусно зашифровывает ее портрет? Намеки, недосказанности, иллюзия противоречий - все это свидетельствует о том, что, рисуя портрет своей любимицы, Пушкин продолжает «двойную игру» с читателем. Последний как бы включается в круг действующих лиц конца VII главы и наравне с ними поверяется Татьяной. Там, в театре, в Собрании, у теток ее сумели угадать Вяземский, «какой-то шут печальный» и князь.
Любой читатель также может попытаться...
Пушкин, как уже упоминалось, предпочитает вообще скрывать внешность своих героев, как бы оберегая их от праздного любопытства. Лишь в тех случаях, когда это по какой-либо причине необходимо, он отступает от своего правила.
Можно было бы объснить этим общим правилом и неоткрытость портрета Татьяны - самой любимой и потому наиболее оберегаемой героини. Частично так оно и есть: Пушкин относится к Татьяне с ревностью, не терпящей постороннего взгляда. Но в данном случае позиция автора по отношению к портрету героини не исчерпывается одним этим обстоятельством.
ТАТЬЯНА И МУЗА
Обратимся к началу VIII главы, к тем пяти первым строфам, в которых раскрывается святая святых поэта - образ его музы. Не будем полностью цитировать эти строфы, они у всех на слуху, проследим лишь вехи необычайной «биографии».
Вот муза - сама девочка - озаряет первым появлением «студенческую келью» юного поэта, вместе с ним переживает первый успех и благословение Державина; вот она резвится, как вакханочка, в безумных пирах; потом сопровождает своего избранника в изгнание: на Кавказ, к берегам Тавриды. Вместе с поэтом муза следует в глушь «Молдавии печальной» и забывает «...речь богов // Для скудных, странных языков, // Для песен степи ей любезной».