И в молчаливом кабинете,
Забыв на время все на свете,
Осталась, наконец, одна,
И долго плакала она.
Потом за книги принялася.
Сперва ей было не до них,
Но показался выбор их
Ей странен. Чтенью предалася
Татьяна жадною душой;
И ей открылся мир иной... -
тот байронический мир, о котором говорилось выше. Драматизм ситуации подчеркивается тем, что Татьяна поневоле - пусть не совсем справедливо - ставит знак равенства между байроническим героем и своим Евгением. Правда, для этого у нее есть основания:
Хранили многие страницы
Отметку резкую ногтей;
Глаза внимательной девицы
Устремлены на них живей:
Татьяна видит с трепетаньем,
Какою мыслью, замечаньем
Бывал Онегин поражен,
В чем молча соглашался он.
На их полях она встречает
Черты его карандаша.
Везде Онегина душа
Себя невольно выражает
То кратким словом, то крестом,
То вопросительным крючком.
Это необычайно важный момент в биографии Татьяны. Не менее важный, чем встреча с самим Онегиным. Во-первых, он, рисовавшийся ей недавно сквозь черты «бесподобного Г рандисона» и мятежного мученика Вертера, оборачивается охладело-скептическим силуэтом нового «модного героя». Во-вторых, и это не менее важно, после жадного чтения в молчаливом кабинете перед Татьяной вообще открылся мир иной.
Здесь, можно сказать, происходит столкновение ее, детского, мира книг, в который она верила, как в живую жизнь, с миром книг онегинских. И последний побеждает. Теперь сентиментальные романы никогда не смогут «заменить ей все», как это было раньше. Татьяна взрослеет в течение нескольких часов. И, хоть она всегда будет с любовью вспоминать свою «полку книг», они не последуют за ней ни в Москву, ни в Петербург.
А что ж Онегин?
Вот он возвращается в Петербург и переживает главную катастрофу своей обозримой в романе жизни. Все устоявшиеся его представления о самом себе переворачиваются. Безнадежная любовь сметает привычный образ жизни. И... немедленно отражается на чтении: «Стал вновь читать он без разбора».
Здесь одинаково важно подчеркнуть и то, что он снова стал читать, и то, что стал читать без разбора, то есть нарушил давно установленный им самим принцип отбора авторов, составивших его деревенскую библиотеку:
Стал вновь читать он без разбора.
Прочел он Гиббона, Руссо,
Манзони, Гердера, Шамфора,
M-me de Stall, Биша, Тиссо,
Прочел скептического Беля,
Прочел творенья Фонтенеля,
Прочел из наших кой-кого,
Не отвергая ничего:
И альманахи, и журналы...
Тут, повторяю, не столь существен сам перечень авторов, сколько случайный их подбор, в котором встречаются и выдающиеся творцы и посредственные писатели. Совсем как у Тани Лариной, которая читала подряд и Гете, и Руссо, и разрозненную Мальвину, и Мартына Задеку - что попадалось.
Таким образом, получается, что, попав в атмосферу, сходную с той, что окружала Татьяну в пору ее первой влюбленности - в атмосферу душевной полноты, Евгений ведет себя так же, как она.
В этом окончательно убеждает следующая строфа, особенно вторая ее половина, где заключено, может быть, самое сейчас для нас существенное:
И что ж? Глаза его читали,
Но мысли были далеко;
Мечты, желания, печали
Теснились в душу глубоко.
Он меж печатными строками
Читал духовными глазами
Другие строки. В них-то он
Был совершенно углублен.
То были тайные преданья
Сердечной, темной старины,
Ни с чем не связанные сны,
Угрозы, толки, предсказанья,
Иль длинной сказки вздор живой,
Иль письма девы молодой.
Поразительно, что каждая из этих подчеркнутых мною строк имеет почти аналогичную в том или ином месте описания характера Татьяны. Для наглядности сопоставим их.
У Онегина:
То были тайные преданья
Сердечной, темной старины.
У Татьяны:
Татьяна верила преданьям
Простонародной старины.
У Онегина:
Ни с чем не связанные сны,
Угрозы, толки, предсказанья.
У Татьяны:
И снам, и карточным гаданьям,
И предсказаниям луны.
У Онегина:
Иль длинной сказки вздор живой...
У Татьяны:
...Страшные рассказы
Зимою, в темноте ночей.
У Онегина:
Иль письма девы молодой
У Татьяны:
Письмо для милого героя.
Что это - случайные совпадения? Но не слишком ли много случайностей для автора, чей роман расчислен по календарю? Вернемся на минуту к симметрии композиционного построения «Онегина»: встреча - письмо - объяснение - разлука.
Сначала пишет письмо и добивается объяснения Татьяна; во второй - отраженной половине - того же самого добивается Онегин. Попав в аналогичную ситуацию, он в силу своего характера, действует аналогично. Расчисленные по часам дни героев, круг их чтения, наконец, словесно-стиховые совпадения являются, на мой взгляд, отражением, углублением в деталях общей композиции, общего замысла романа.
Да, выросшие и воспитанные в разных условиях Татьяна и Евгений к моменту их знакомства предстают перед нами, как совершенно разные люди. Но, попадая, в силу жизненных обстоятельств, в условия сходные, они проявляют сходные черты: одинаково думают, одинаково действуют, наконец, одинаково чувствуют и выявляют свои чувства. По этому последнему поводу сопоставлю еще два места. В рассказе о Таниных страданиях после встречи в саду говорится, в частности:
...Увы! Татьяна увядает,
Бледнеет, гаснет и молчит...
(IV глава)
В письме Онегина (VIII глава) читаем:
...понимать
Душой все ваше совершенство,
Пред вами в муках замирать,
Бледнеть и гаснуть - вот блаженство!..
(Выделено мною. - Я. С.)
Таким образом, в романе возникает картина не просто неудавшейся любви, а любви, не сложившейся у людей, как бы созданных друг для друга. Драматизм конфликта напрягается до трагической коллизии еще потому, что оба они, как натуры недюжинные, резко выделяются из своей среды, и найти близкого по духу человека для каждого из них нелегко. Мы знаем, что Онегин за всю свою жизнь сумел подружиться только с Пушкиным, да еще с Ленским, которого полюбил за полную противоположность самому себе. О том, что Татьяну «никто не понимает», говорилось достаточно.