Проснувшись, Маша думает, что уже утро, но из-под дверей комнаты братьев сочится электрический свет, — значит, еще ночь и они сидят за своими книгами или шепчутся, обмениваясь впечатлениями от схватки с абстракционистами.
Надо бы пойти, заставить их лечь спать, но у нее нет сил подняться с дивана. Она чувствует себя такой усталой, будто весь день провела на изнурительной репетиции. Да и просыпается она только на несколько мгновений и тут же снова засыпает. Лишь пробудившись в третий раз и снова увидев свет под дверью братьев, она поднимается наконец и идет к ним, полагая, что они давно уже спят, забыв выключить электричество.
Она бесшумно открывает дверь, чтобы не разбудить их, и видит братьев сидящими за столом в пижамах и с такими перепуганными лицами, будто она застала их на месте преступления.
— Ну, куда это годится, мальчишки! — строго говорит Маша. — Уж утро скоро!
— Что ты, Маша, какое утро — всего час ночи и мы как раз собирались лечь.
Она недоверчиво смотрит на часы и укоризненно качает головой.
— Не час, а второй час. И впереди, сами знаете, какой день. Но раз уж вы не спите, давайте поговорим серьезно.
Маша хмурится и неестественно долго завязывает пояс халата. Братья угрюмо молчат.
— Я ведь все знаю, — продолжает она наконец, садясь между ними и положив им руки на плечи. — Особенно почувствовала это на дискуссии с абстракционистами. Но и раньше знала, чем вы бредите, что у вас на уме. Надо, значит, решать, как нам быть дальше. А так больше нельзя…
— О чем ты, Маша? — робко спрашивает Алеша.
— Вы же сами знаете, о чем. И не будем больше притворяться друг перед другом. Раз вы не можете без вашей физики, надо бросать цирк и поступать в университет.
— Да что ты, Маша!.. — восклицают оба брата разом.
Но она закрывает им рты ладонями своих еще теплых после постели рук.
— Только не оправдывайтесь, ради бога, и не жалейте меня. Ужасно не люблю этого. Я же хорошо знаю, о чем вы сейчас думаете. Вспоминаете, наверное, как мы остались без матери, отца-то вы вообще не помните, — как я заменила вам ее, как… ну, да, в общем, я все понимаю и незачем все это…
— Ты прости нас, Маша, — виновато произносит старший брат. — Нам действительно давно нужно было поговорить. Мы как раз только что снова все взвешивали, и ты сама должна, понять, как все это нам нелегко.
— Да что тут нелегкого-то? — деланно смеется Маша, прекрасно понимая, как им в самом деле нелегко.
— Ты сама же предложила поговорить серьезно. Вот и давай… Зачем, ты думаешь, мы на физико-математический? Помнишь, как всегда увлекались мы изобретательством?
— Еще бы! — усмехается Маша. — С тех пор еще помню, когда вы мальчишками были. Только я думала, что вы этим уже переболели.
— А усовершенствование нашей аппаратуры?
— Ну, это другое дело. Это уже серьезно. Но ничего не получилось ведь пока.
— А почему? — взволнованно хватает Машу за руку Алеша. Задумали очень серьезно, а знаний для этого… Ну, в общем, ты сама должна понимать.
— Так зачем же вы тогда на физико-математический? — удивляется Маша. — Вам бы в какой-нибудь технический, на конструкторское отделение.
— Ну что ты равняешь технический с физико-математическим! — почти с негодованием восклицает Алеша. — Разве в технике возможно такое, как в физике? Техника лишь опирается на науку, а физика двигает ее вперед, совершает в ней революцию. Да и мы не собираемся только усовершенствованием цирковой аппаратуры заниматься.
— Ну, тогда как знаете… — уныло произносит Маша.
— Но ты не думай, что мы тебя бросим, — пытается утешить ее Алеша. — Мы пока только на заочный…
— Нет, мальчики, я с вами все равно уже больше не смогу, раз у вас все мысли за пределами цирка, — печально качает головой Маша.
— Объясни, почему? — хмурится Сергей.
— Я же объяснила: потому, что вы уже не со мной. Потому, что работаете без души, как автоматы. И ждете не дождетесь, когда кончится репетиция, чтобы засесть за учебники. А в цирке надо репетировать и репетировать, шлифовать и шлифовать каждое свое движение. Ирина Михайловна мне вчера сказала, что воздушным гимнастам нужно тренироваться до тех пор, пока воздух не станет для них таким же надежным, как и земля. А это значит, что тренироваться надо все время, каждый свободный час, каждую минуту. Но ведь вы так уже не сможете… И не делайте, пожалуйста, протестующих жестов! Привычные прежде слова: "Внимание! Время! Пошел! Швунг! Сальто!", — наверное, звучат теперь для вас, как удары бича…
— Ну что ты, Маша! — делает протестующий жест Алеша. — Мы по-прежнему любим…
— Ничего вы больше здесь не любите! — уже не сдерживая досады, вырывает у него руку Маша. — Но я вас не виню, давайте только договоримся, что работать со мной вы будете лишь до осени, а потом уйдете в университет. А я тем временем подготовлю новый номер. Мне обещает помочь в этом Ирина Михайловна. А теперь идемте спать
И она уходит, притворяясь совершенно спокойной, а потом плачет всю ночь, спрятав голову под подушку.
А на другой день братья Зарницыны репетируют свой номер с таким рвением, что Ирина Михайловна только диву дается. Улучив подходящий момент, она Спрашивает у Маши:
— Что это с ними?
— Состоялся откровенный разговор сегодня ночью…
— И вы переубедили их? Они не уйдут от нас?
— Уйти-то уйдут, пожалуй, но до ухода будут стараться заслужить мою и вашу похвалу.
— Значит, сольный номер нужно все-таки готовить?
— Да, придется…
А в обеденный перерыв, воспользовавшись отсутствием Маши, Михаил Богданович уводит братьев из столовой на улицу и долго прогуливается с ними по бульвару.
— Вот что я вам скажу, ребята, — взяв их под руки, говорит он. — Зря вы задумали это бегство. Не обижайтесь на меня, старого циркача, но я расцениваю это как дезертирство.
— Да откуда вы взяли, Михаил Богданович, что мы собираемся сбежать? — притворно удивляются братья. — Кто вам это сказал?
— Стоит только посмотреть, как вы стали работать в последнее время, чтобы и самому обо всем догадаться. И нашли, когда сбегать! Да ведь сейчас только и начнется настоящая-то работа! В новое здание скоро будем перебираться. Но нам нужно не только новое здание. Все должно быть новым!
— А что же можно придумать нового? — без особого энтузиазма спрашивает Сергей Зарницын, догадавшись, что Михаил Богданович завел этот разговор для того только, чтобы отговорить их от ухода из цирка.
— Да черт знает что! — возбужденно восклицает старый клоун. — Надо только использовать кибернетику, современную оптику, стереоскопический звук. Я, например, уже готовлю номер с кибернетическим партнером. По части оптики можно тоже придумать что-нибудь вроде "Латерны магики" и панорамного кино. А у вас, воздушных гимнастов, что за хозяйство? Почти во всех новых аттракционах главенствует металл. Механическая аппаратура буквально заслоняет живого человека, превращает его в свой придаток.
— Но ведь вы же знаете, Михаил Богданович, что мы давно уже думаем над удлинением нашего полета, — пытается оправдываться Алеша. — Пока, правда, придумали только новую систему крепления ловиторок и трапеций.
— Но пытались и с электромагнитами экспериментировать, торопливо добавляет Сергей. — Пробовали с их помощью избавиться от лишней аппаратуры и даже уменьшить собственный вес. Не легкое это дело, однако. Да и знаний не хватает…
— А почему же вы не обратились за помощью к сведущим людям? — удивляется Михаил Богданович.
— Обращались, — вздыхает Алеша. — Говорят, что это нереально. А по-моему, их просто не взволновала наша идея. Подумаешь, проблема — удлинить полет цирковых гимнастов! Но нас это не остановит. Мы добьемся, чтобы не только нашу, но и другую громоздкую цирковую аппаратуру сделать как можно проще. А то ведь иной раз из-за нее зрители просто не в состоянии оценить нашего исполнительского мастерства.
— Бывает и наоборот, — усмехается Сергей. — Чересчур сложная и внешне очень эффектная аппаратура служит прикрытием профессиональной слабости некоторых исполнителей.