Полеты Зарницыных в искусственном гравитационном поле создают полную иллюзию парения в состоянии, невесомости. Завороженные зрители награждают гимнастов бурными аплодисментами. А Маша с Алешей, подбрасываемые вверх сильными руками Сергея, то становятся на корпус ракеты, держась за невидимые зрителям тросы, то перелетают через ракету, цепляясь за скобы, укрепленные по бортам и в нижней ее части. Кажется, будто они тщательно обследуют ракету и исправляют какие-то повреждения ее наружных приборов.
Полеты их почти вдвое превышают теперь те расстояния, которые они же еще совсем недавно преодолевали в старом здании цирка. Это позволяет гимнастам продемонстрировать не только изящество своих трюков, но и совершенство человеческого тела, подлинную красоту его.
А Юрий Елецкий не замечает ни виртуозности их работы, ни красоты. Ему все кажется, что Маша или Алеша непременно должны сорваться. Он сидит напружинясь, ежеминутно готовый к прыжку. От напряжения у него начинают болеть мускулы ног и рук. А когда кто-то в темноте осторожно дотрагивается до его плеча, он так вздрагивает, что на него начинают коситься соседи.
— Это я, Антон, — слышит он шепот Мушкина. — Чего ты испугался так?
— А Холопов?.. — хватает его за руку Юрий. — Ты оставил его одного?
— А что он теперь может сделать? Я позвонил дежурному администратору и узнал, что Зарницыны уже выступают. Ну и отпустил этого кретина. Мне ведь тоже интересно посмотреть, как тут у них…
— Ну ладно, сиди тогда тихо и не мешай мне наблюдать за ними. Пока все идет гладко, но мало ли что может произойти…
А Зарницыны уже кончают свои полеты и возвращаются в ракету. Она снова становится непрозрачной, медленно поднимается вверх и постепенно растворяется во тьме под самым куполом цирка.
Только теперь Юрий Елецкий расслабляет мышцы и облегченно вздыхает…
Все это время Ирина Михайловна волнуется, пожалуй, больше остальных. Что, если гравитационное поле восстановится вдруг? Тогда они просто не смогут работать. А еще хуже, если поле это начнет лихорадить… Лихорадит, однако, пока одну только Ирину Михайловну.
Но вот ракета с Зарницыными поднимается наконец под самый купол, и Ирина Михайловна облегченно вздыхает.
Bсе, что будет дальше, уже не тревожит ее. Она собирается даже зайти в кабинет главного администратора, чтобы позвонить по телефону. Но тут кто-то берет ее за локоть. Она испуганно оборачивается и видит тускло освещенное отсветами прожекторов лицо Миронова.
— Непонятное что-то творится с антигравитационной установкой… — взволнованно шепчет он ей на ухо.
Ирина Михайловна торопливо выходит в фойе, увлекая за собой Миронова. На ходу спрашивает:
— Что с нею? Испортилась? Перестала работать?..
— Нет, нет. Она работает, но ее измерительные приборы не регистрируют понижения гравитации.
— Может быть, неисправны?
— Все три? Такого не может быть!
— Значит, что-то серьезное? Этого только нам не хватало!..
— Илья Андреевич здесь, кажется? — перебивает ее Миронов, кивая в сторону зрительного зала.
— Да, Илья в цирке. Вы думаете, он сможет чем-нибудь помочь?
— Я хотел бы с ним посоветоваться.
— Хорошо, попробую вызвать его сюда.
И Ирина, Михайловна спешит в зрительный зал. Он в полумраке. Освещен лишь самый центр манежа. Зрители едва различимы, но Ирина Михайловна помнит, где сидят Илья с Андреем Петровичем. Хорошо еще, что их места почти у самого прохода. Она осторожно пробирается к ним и наклоняется к уху сына:
— Срочно нужно с тобою посоветоваться, Илюша. Скажи отцу, чтобы не беспокоился…
— А что такое, мама?
— Идем, идем, там все объясню.
Она поспешно уводит его в фойе. Взволнованно шепчет:
— Опять что-то неладное с твоим аппаратом, Илюша. Виктор Захарович все тебе сейчас объяснит.
Нетерпеливо ожидавший их Миронов торопливо сообщает Илье о показаниях измерительных приборов. Илья задает отрывистые вопросы, кажущиеся Ирине Михайловне лишенными смысла, но Виктор Захарович понимает его с полуслова.
— Идемте посмотрим, что там такое, — решает Илья. — А они что, — обернувшись к Ирине Михайловне, кивает он в сторону манежа, — должны еще работать в пониженном поле тяготения?
— Да, должны…
— Нужно немедленно отменить!
— Но как? Они ведь там, под куполом. И никакой связи с ними… Кончится водяная пантомима, и они должны будут продолжать свой номер.
— Нет, нет!.. — нервничает Илья. — Это надо запретить! Даже если для этого придется прекратить представление…
— Зачем же прекращать? — раздается вдруг спокойный голос Михаила Богдановича. Они и не заметили даже, как он подошел. — Я не все слышал, но уже догадываюсь, в чем дело. Обстановка драматическая, конечно, но прерывать представление все-таки нельзя.
— Но нет ведь другого выхода, — беспомощно разводит руками Илья.
— Я попробую к ним пробраться, — говорит Михаил Богданович.
— Пробраться? — удивляется Ирина Михайловна. — Ты шутишь, папа?
— Я был бы плохим клоуном, если бы не понимал, что сейчас не до шуток.
— Но как же пробраться? — недоумевает Илья. — На глазах у всех? И зачем? А нельзя разве подать им какой-нибудь сигнал?
— О сигнализации нужно было договориться заранее. Без этого они ничего не поймут, — сомнительно качает головой Михаил Богданович. — Да и вряд ли они вообще видят нас сквозь искусственный туман, в котором находится их ракета. Нет, нужно к ним пробраться. Другого выхода я не вижу…
— А я снова спрашиваю тебя — как? — нервничает Ирина Михайловна.
— По крыше. А там через люк. Я ведь не только клоун, но еще и акробат.
— Но ведь ты…
— Ты хочешь сказать, что я стар? — перебивает Ирину Михаил Богданович. — Когда ты не только акробат, но еще и хороший акробат — старость не помеха. Да и не такой уж я старик. Другого выхода к тому же нет, а время дорого. Сколько его: пятнадцать-двадцать минут?
— Не больше.
— Ну, так не будем их терять! Я тут все знаю. Готовил один трюк и был не только под куполом, но и на крыше. Не сомневаюсь, что без труда доберусь до Зарницыных и предупрежу их.
И он торопливо уходит, опасаясь, видимо, что дочь и внук могут его не пустить. А они несколько мгновений стоят совершенно растерянные, не зная даже, что предпринять…
С помощью пожарных лестниц Михаил Богданович взбирается на купол цирка. Раза два только останавливается на несколько секунд, чтобы перевести дух, тревожно прислушиваясь к участившимся ударам сердца.
Отвык он от высоты. Мелькание автомобильных фар внизу вызывает у него легкое головокружение. Никогда раньше не было с ним этого…
Но вот и люк, ведущий внутрь здания. Сквозь его дверцу виднеется решетка колосников, к которым крепится цирковая аппаратура. Просунув голову в отверстие люка, Михаил Богданович заглядывает вниз. Там почти сплошной голубоватый мрак. Лишь в нескольких местах сквозь хлопья искусственного тумана просачиваются разноцветные пятна освещенного прожекторами манежа.
Но где же "космический корабль" Зарницыных? Его нигде не видно…
Нащупав брусья колосников, Михаил Богданович ложится на них и медленно ползет к их центру. Глаза его постепенно привыкают к полумраку, и он начинает различать метрах в пяти от решетки темную массу ракеты. А вот и трос, которым она прикреплена к колосникам.
Но как же подать отсюда сигнал Зарницыным?..
Чертовски громко звучит музыка, особенно здесь, под куполом. Голосом ее не перекричишь. К тому же Зарницыны находятся в закрытом цилиндре ракеты и едва ли что-нибудь услышат.
А что, если постучать по тросу? Но чем?.. У Михаила Богдановича ничего нет. Он не успел ни переодеться, ни разгримироваться, сбросил только люминесцирующий халат. На нем теперь лишь черное трико.
Старый клоун пробует все-таки стучать по тросу руками. Но трос покрыт упругой пластмассовой оболочкой и почти не реагирует на удары.