— Ну-ка, дайте я сам посмотрю.
Он торопливо входит в аппаратную и склоняется над экраном осциллографа. Потом внимательно просматривает длинные ленты осциллограмм. Галина стоит сзади него и, затаив дыхание, следит за каждым его движением.
— Да, действительно, — задумчиво говорит Костров, — похоже, что профиль тот же. Однако надо еще многое уточнить…
В тот же день в обсерваторию приезжает заместитель директора Астрофизического института Петр Петрович Зорин. В сопровождении Басова и Пархомчука он обходит аппаратные и лаборатории, подолгу беседует с радиооптиками и астрофизиками. Возле антенны Кострова он оборачивается к сопровождающим:
— Спасибо вам, товарищи. Можете быть свободны. Занимайтесь своими делами.
С Костровым и его помощником Роговым он здоровается особенно приветливо. Тепло пожимает руку Галины.
— Ну-с, каковы у нас успехи?
— Кое-что намечается, — сдержанно отвечает Костров и коротко докладывает, в чем видит он наметившийся успех.
— Значит, вы полагаете, что принимаемое вами излучение искусственного происхождения?
— Есть основание так думать, Петр Петрович. Видите, каков его профиль? Разве можно сравнить его с профилем естественных излучений космического пространства?
— Да, пожалуй, — соглашается Петр Петрович. — Однако это излучение все еще не несет пока никакой информации.
— А изменение длины волны на один сантиметр? — спрашивает Галина. — Информацию можно ведь передать не только модулируя волну, но и изменяя ее частоту.
Заместитель директора вопросительно смотрит на Кострова. Алексей вполне разделяет мысль Галины.
— Это действительно может быть именно так. Амплитудная модуляция волн космических радиоизлучений подвержена большим искажениям, тогда как длина их регистрируется нами с значительной точностью.
— Ну что же, будем полагать в таком случае, что вы на верном пути, и запасемся терпением. А пока примите мои поздравления с первыми успехами.
Он вновь пожимает всем руки. Галина, поняв, что ему нужно остаться наедине с Костровым, делает знак Рогову, и они незаметно выходят из аппаратной.
— Толковая у вас помощница, — замечает Петр Петрович.
— Да, очень. Но она ведь не только мне помогает.
— Сейчас важно, чтобы она и вообще весь коллектив обсерватории помогали в основном вам, Алексей Дмитриевич. Надеюсь, вы понимаете сложившуюся ситуацию и ту ответственность, которая ложится на вашу группу и на вас лично?
— Да, конечно, Петр Петрович.
— Вот и отлично.
Как только заместитель директора уходит, Галина возвращается к Кострову. У входа в аппаратную она сталкивается с Пархомчуком.
— Что вы тут делаете, Остап Андреевич? — строго спрашивает она коменданта.
— Прикидываю, каким образом лучше всего окружить вниманием товарища Кострова, — озабоченно сообщает Пархомчук. — Имеется такая установка от начальства.
— Ну и что же вы придумали?
— Изучу теперь этот вопрос досконально, — уклончиво отвечает Пархомчук, — чтобы охватить весь комплекс его потребностей.
— А наших?
— И ваших. Но вы все идете теперь под его маркой — группа Кострова, костровцы, так сказать. Вас, костровцев, я вообще люблю больше, чем другие группы. И вот решил для начала разбить перед вашей антенной цветочную клумбу. На ней будет красоваться девиз, написанный живыми цветами: «Рer aspera ad astra», что означает: «Через тернии к звездам»! Неплохо, а? К тому же чистейшая латынь.
Галина смеется и спешит в аппаратную.
Группа Кострова уже в сборе. Астрофизики Сергей Рогов и Максим Мартынов сидят на широких подоконниках. Радиотехник Бойко стоит рядом с ними, прислонясь к пульту с измерительными приборами. Костров у стола перелистывает дневники наблюдений, когда входит Галина, он пододвигает ей стул и садится за свой рабочий стол.
— Начнем, товарищи, — говорит он. — Сережа, я просил вас познакомиться с работами Брейсуэйта. Вы готовы?
Рогов достает тетрадь и торопливо листает ее.
— Результаты наблюдений Брейсуэйта за радиоизлучением Фоциса таковы: с начала ноября и до первого декабря прошлого года он довольно отчетливо принимал излучение на волне двадцать один сантиметр с таким же профилем, как и у нас. Затем начались помехи, в которых сигналы на этой волне совершенно растворялись. Брейсуэйту не удалось избавиться от фона в течение всего декабря. В январе помехи снизились, однако принять излучение на волне двадцать один сантиметр так и не удалось в течение всего месяца.
— А он интересовался только этой волной? — подсчитывая что-то, спрашивает Костров.