Коридор из ящиков начинался вблизи цеховой стены и достигал причала. По всем признакам там прохода не было. Вообще правая сторона отпадала, потому что вся она была перегорожена пирамидой аккуратно сложенных бочек, впритык соприкасавшейся с глухой стеной цеха, в котором шла жабровка.
Короче говоря, бегать было негде, и Павлик просто двинулся вдоль фасада, свернул за угол и пошел сам не зная куда. Под ногами похрустывали песок, сухая трава. Кое-где на глаза попадались разбитые ящики, кучи планок, обрывки рогожи. Воздух переполняли всевозможные запахи: рыбы, паленого дерева, еще чего-то непонятного.
Увидев огонь маяка, Павлик решил рассмотреть маячную башню вблизи. По пути он наткнулся на какое-то сооружение из длинных тонких жердей. Его опоясывал низкий заборчик. Под жердями что-то мутно блестело; блеск переходил с предмета на предмет, как по клавишам.
«Надо поглядеть, что это такое?» — надумал Павлик.
Он перелез через заборчик и направился туда, где блеск был ярче. Оказалось, блестела большущая рыбина, с длинным, как у утки, носом. Она свисала с перекладины на прочном шпагате. Рыбина была рассечена по животу от жаберных крышек до хвоста и распята на распорах. Павлик вспомнил осетровый балык, которым его как-то угощал Митрофан Ильич, и понял, что здесь как раз и занимаются выделкой этого балыка. Он хотел повернуть рыбину так, чтобы осмотреть ее со спины, но едва протянул руку, как в ту же секунду чьи-то жесткие пальцы стиснули его запястье.
— Ага, попался, шаромыжник! — раздалось у самого уха, и кто-то довольно чувствительно стукнул его по затылку.
Павлик оторопело обернулся и увидел перед собой худолицего, с клинообразной седой бородой деда, на котором был плащ с откидным капюшоном. Старик злорадно усмехался и все время награждал Павлика подзатыльниками.
— Сымай рыбину, сымай! — говорил сторож. — Вещественное доказательство!
Павлик наконец пришел в себя и начал оправдываться:
— Да я вовсе не вор, дедушка! Я с рыбаками… Мы тут рыбу жабруем. Ой, да хватит вам меня молотить! Уже шея болит.
— Еще не так заболит! Я те покажу, как рыбку тревожить.
— Да ведь я не тот, за кого вы меня принимаете! Я же вам честно объясняю.
— Может, на луну летал да тут приземлился? — вкрадчиво тянул дед. — Хе-хе-хе!
— Да вон наш сейнер стоит! Поглядите!
— Мелкоту, небось, даже не нюхал, на крупненькую глазки разбежались, — продолжал сторож, не слушая Павликовых оправданий. — Ух ты, шаромыжник! Сымай, грю, рыбу!
Ничего не оставалось, как повиноваться. Павлик ухватил рыбину за хвост, а сторож чиркнул по шпагату ножом. Мальчуган взвалил рыбину на плечо.
— Пошли-потопали! — приказал дед и захромал впереди, увлекая за собой пленника. — Хорош, нечего сказать. Небось пионер?
— А вам-то что? — огрызнулся Павлик.
— А все то же: учат вас всякому такому хорошему, а у вас головы дырявые: фью-и-ить! — и вылетело!
Павлик сердито молчал. Было до слез обидно, что его ведут за руку, точно воришку. А притом, пока дед с ним возится, может, и вправду кто-нибудь этим воспользуется да натворит чего-нибудь; что ж, и за то Павлику отвечать?
Он начал выкладывать эти соображения сторожу. Результат получился неожиданный. Старик остановился.
— Это верно. Объект мне не след без надзора бросать.
Сторож нащупал на груди свисток и поднес его к губам. Раздался троекратный булькающий свист.
Они стояли и ждали, пока кто-нибудь не придет с промысла. Сторож с беспокойством поглядывал на свои беспризорные владения.
Через минуту он засвистал снова. На этот раз его услышали. Прибежали приемщик, потом Мыркин и, наконец, запыхавшийся Митрофан Ильич.
— Вызывал, Потапыч? — спросил приемщик у сторожа.
— Кликал, Григорий Степанович.
— Зачем?
— Шаромыжника поймал. За севрюжкой охотился. Он к вешалам крадется, а я слежу. Он рыбину за хвост, а я его — цап! С поличным…
— Стой, погоди, Потапыч! — перебил его приемщик, предчувствуя, что объяснениям сторожа не будет конца. Сам нагнулся, разглядывая Павликово лицо. Потом спросил у рыбаков: — Ваш парнишка?
— Наш! Наш! — воскликнули в один голос Мыркин и Митрофан Ильич.
— Это он отогреваться пошел?
— Он самый! — подтвердил Митрофан Ильич. — Только не пойму, откуда у него севрюжина взялась?
— С поличным, — неуверенно сказал Потапыч.
Павлик возмущенно заорал:
— Он мне рыбину сам в руки сунул!.. — и торопливо принялся рассказывать всю историю.
— А ты что, никогда севрюги не видел? — насмешливо спросил приемщик. — Рыбачишь, а рыбы не бачишь?