С необычной лёгкостью встав с кровати, я хотела было выйти в коридор, но внезапный шум, больше похожий на хриплый вдох, заставляет меня остановиться. Обернувшись, я увидела… себя. Глаза удивленно распахиваются, а лицо искозила гримаса шока. Шумно выдохнув, подхожу к кровати и с замиранием сердца смотрю на то, как многочисленные датчики и трубки аппаратов заставляют моё тело дышать. Мои руки, ноги и даже лобная часть головы были замотаны многочисленными слоями бинта. Сквозь больничную рубаху заметила бинтовую повязку на груди. Значит, в меня всё же стреляли. Страх и непонимание сковали меня, вытесняя возможность рассуждать логически. Как такое возможно? О подобном я читала только в книжном романе » Если я останусь*», но никогда не думала, что это может произойти в реальности. Не заметив того, как по щекам стекают слёзы, продолжаю смотреть на своё полуживое тело. Дрожащей рукой дотрагиваюсь до кончиков своих пальцев, но ничего не чувствую. Ничего, только пустота.
Неожиданно входная дверь открывается, и в палату заходит… Егор?
— Не может быть… — на выдохе прошептала я, пятясь назад. Уткнувшись спиной в стену, ощущаю, как горячие дорожки слёз обжигают щёки, а каждый всхлип отдаётся болью в области груди. Закрыв за собой дверь, он отпивает из пластмассового стаканчика кофе, ставит его на столик и, подойдя к кровати, садится на стул. Но… Как же… Я же держала его тело на руках, видела его бледное лицо. Получается, что он обманул меня? Это была инсценировка? Но зачем? Всё тело дрожало, а боль растекалась по венам с такой силой, что в глазах начало двоиться. Вцепившись руками в волосы, падаю на колени и кричу. Почему он так поступил со мной? Почему предал меня? Неужели ради устранения Мартынова он готов был принести мне такую боль? Я же… Я же с ума сходила. Каждый раз, видя его лицо в случайном прохожем, слыша во сне его голос, считала себя ненормальной, просто напросто больной им. Получается, что он слышал мои сообщения всякий раз, когда звонила ему. Почему-то от этой мысли стало так смешно, что из моей груди начали вырваться полувсхлипы, полусмешки. Сознанием завладела истерика. Всё вновь повторялось. Я кричала, но никто не слышал. Вновь одна.
Когда истерика закончилась, я встала с пола и подошла к кровати. Егор сжимал своей рукой мою ладонь, а я ещё никогда не видела его таким… Опустошённым и подавленным. Кожа бледнее обычного, мешки под глазами и небритая щетина свидетельствовали о том, что он не спал уже несколько суток. Я не знала, что именно должна испытывать к нему. Да, я всё так же люблю его, но простить его за то, что он сделал не смогу. Я не смогу больше доверять ему. Боюсь, что если вновь доверюсь ему, он вновь уйдёт. Потерев пальцами переносицу, Егор аккуратно подносит мою ладонь к своим губам и оставляет на ней лёгкий поцелуй. Взгляд светло-голубых глаз был непривычно тусклым и поникшим.
— Прости меня, малыш. Знаю, что я уже неоднократно говорил тебе это, но я повторюсь, что не должен был оставлять тебя и… Блять! Я не знаю, что именно должен сказать, потому что я так сильно виноват, что уже точно знаю, что ты не сможешь простить меня. Я не заслуживаю твоего прощения, как и ровным счётом не заслуживаю твоей любви. Ты всегда была такой чистой, невинной, светлой, а я испортил тебя, перевернул твой мир с ног на голову, заставил тебя страдать. Если ты захочешь, чтобы я навсегда исчез из твоей жизни, то я исчезну, но не сейчас. Я буду рядом до тех пор, пока ты не очнёшься, — прошептал он, поглаживаю мою ладонь.
Прижав правую руку к груди, прикусываю нижнюю губу и подхожу к нему. Дрожащей рукой тянусь к его спине, но тут же испуганно одёргиваю её, боясь чего-то неизвестного. По щекам вновь потекли слёзы. Сделав вдох, кончиками пальцев аккуратно дотрагиваюсь до его спины, но он не чувствует это. Слегка улыбнувшись, я кое-как обнимаю его спину, и прячу лицо в изгибе его шеи.
— Знаешь, отец Сергея, твой врач, сказал, что я должен говорить с тобой, будто это поможет тебе выйти из комы. И я не знаю, слышишь ли ты меня сейчас, или нет, но прошу, возвращайся к нам. Ко мне. — Вновь сказал он.