Донесения комбатов пока что обнадеживают: батальоны продвигаются. С правого фланга, из боевых порядков первого батальона, уже отчетливо видны белеющие впереди хаты юго-западной окраины. Если и дальше наступление пойдет в таком же темпе - сегодня Тросна будет наша!
Но оказалось, радоваться рановато. Темп наступления с каждым часом замедляется: заговорили новые огневые точки врага, прижимая атакующих к земле, минометные батареи, которые нашим артиллеристам подавить не удалось. Как видно, за ночь немцы, подтянув подкрепления, усилили свою оборону.
Положение с каждой минутой осложняется. Нас атакуют танки, за ними пехота, - докладывают Ефремову комбаты. Огонь по танкам!-отдает он приказ артиллеристам. - В первую очередь - по танкам!
И вот уже то в одном месте, то в другом впереди тянутся вверх, колыхаясь, полосы черного дыма, похожие на рваные траурные ленты: горят немецкие танки. Но все новые и новые, одетые в серую броню, стальные зверюги с черно-белыми крестами на угловатых лбах возникают перед нашей пехотой.
Некоторые танки вырвались вперед, и наши артиллеристы уже не могут бить по ним - опасно, можно поразить свою пехоту. То в одном, то в другом месте залегшая в открытом поле пехота, чтобы не быть раздавленной танками, вынуждена отойти в свои окопы.
Предельно напряженным был тот день - двадцатого июля. Отзвук той тревоги не угасает во мне до сих пор...
К вечеру бой затих. Но это не принесло нам покоя: мы знали, что с утра нам снова наступать. Наступать, несмотря на то, что за два дня боев за Тросну мы потеряли много людей. Следовало ожидать, что и противник возобновит контратаки.
Когда начало смеркаться, я, как и накануне, решил отправиться снова в свой родной второй батальон - уговаривать немцев сдаваться.
По пути, проходя траншеей, я услышал где-то совсем близко звуки музыки. Оказывается - в землянке, мимо которой иду, играет патефон. Откуда он взялся? Наверное, трофейный раздобыли... Поравнявшись с землянкой, я задержал шаг: патефон наигрывал что-то очень знакомое, вроде старинной мелодии Мальбрук в поход собрался. Мелодия сопровождалась пением. Пел мужской, хорошо поставленный голос.
- Товарищ лейтенант! - окликнули меня из землянки. - Заходите! - Звали наши полковые разведчики, те самые, которых я обучал немецким словам, необходимым при захвате языка.
Я вошел в землянку. На полу, на измятой соломе, стоял патефон действительно трофейного происхождения. Вокруг кружком сидели разведчики и вместе с ними капитан Сохин, их начальник. Я уже знал, что сегодня ночью разведчики пойдут на задание. Но не в привычный для них поиск. На этот раз командир полка поставил им необычную задачу. Он поставил ее потому, что за два дня убедился - взять Тросну путем прямых, в лоб, атак чрезвычайно трудно, можно потерять множество людей и все равно не добиться успеха. Но где не помогает сила, там, может быть, удастся взять хитростью. Ефремов принял решение: ночью полковой взвод разведки, усиленный солдатами из роты автоматчиков, на участке второго батальона, скрытно, по разведанным ранее путям, пробирается между немецкими позициями в Тросну и внезапно атакует там противника, с расчетом вызвать у него панику. Воспользовавшись этим, батальоны сбивают растерявшегося противника с его рубежей, врываются в Тросну.
Дело непростое, рискованное. Я полагал, что разведчики перед выходом будут набираться сил, поспят. А они слушают патефон...
Сохин молча показал мне место рядом с собою и жестом приказал остановить патефон, тот смолк.
- Вот ребята интересуются, - сказал мне Сохин, - что той песни слова означают? Мы только разобрали - там что-то про Черчилля. - И скомандовал: - А ну, еще раз прокрутите!
Пластинка зазвучала вновь. Да, это был старинный Мальбрук, который в поход собрался и затем оскандалился. Только текст ее был другой - о том, как в поход отправился Черчилль, высадил во Франции свою армию, а потом вынужден был ретироваться в Дюнкерк, где его постиг такой же конфуз, как его предшественника Мальбрука.
Я пересказал разведчикам содержание песни.
Мое сообщение их развеселило:
- Теперь Гитлер с компанией - сами как тот Мальбрук.
- Точно! После Сталинграда.
- А здесь? Тоже ведь в поход до Москвы наладились, а намальбручили им.
- И еще намальбручим, когда Тросну возьмем.
- Повеселился немец, хватит. Пора ему пластинку менять.
- И штаны заодно...
- Может, еще разок прослушаем, товарищ капитан? - обратился к Сохину разведчик, крутивший патефон.
- Что, понравилось? - усмехнулся Сохин. - А не надоела она тебе, товарищ начальник патефона?
- Да брось ты эту немецкую радость куда подальше! - посоветовал кто-то начальнику патефона. - Ты лучше Жопина заведи!
- Верно, Жопина! Давай еще раз! Душевная музыка.
- Жопина? - удивился я. - Это еще что за композитор?..
- Точно, Жопин! - убежденно заявил начальник патефона.
- Не может быть.
- Да тут так написано, товарищ лейтенант! - он протянул мне пластинку. На ее этикетке прочел: Schopin.
- Это же Шопен!-рассмеялся я. - Всемирно известный композитор, гордость Польши.
- Так немцы же поляков за людей не считают, как же они польскую музыку на свои пластинки берут?
- А это не их пластинка, - я вгляделся в этикетку. - Пластинка выпущена в Варшаве еще в тридцать седьмом году. Здесь и фирма обозначена.
- Значит, у поляков гитлерюки хапнули, а теперь пластинка обратно у братьев славян. Все справедливо, братцы! Краденое отбирать надо.
- Они и Катюшу нашу к рукам прибрали. Вот она, тоже здесь. Вернули, родненькую...
- Может - Катюшу завести?
- Успеем и Катюшу. Давай сперва Шопена!
И зазвучал Шопен. Шопен на Курской дуге.
А немного погодя, распрощавшись с разведчиками, которые остались коротать время у патефона в ожидании наступления полной темноты, я отправился своим путем. Когда я пришел в батальон, Собченко сказал мне, что поступил приказ быть готовыми к атаке, поэтому лучше будет, если я свои речи через трубу завершу пораньше, еще до того времени, когда с противником заговорят не трубы, а стволы.
Передачу на этот раз я закончил быстро.
Вернувшись на полковой КП, я увидел, что, несмотря на глухой заполуночный час, там бодрствуют. В землянке за столом о чем-то вполголоса совещаются Ефремов и Берестов, поглядывая на вытащенную из планшетки карту, ждет с телефонной трубкой возле уха какого-то сообщения Карзов, набрасывает на себя плащ-палатку, собираясь идти куда-то в подразделение, Байгазиев. Может быть, и меня сейчас с поручением пошлют куда-нибудь? Я вопросительно посмотрел на Карзова. Тот, не отрывая трубки от уха, кивнул мне: сиди, дескать, пока.
Я присел, прикрыл глаза: как говорится, солдат спит, а служба идет. И не заметил, как заснул.
...Сколько я спал? Меня разбудил возбужденный голос Карзова:
- Ну что там? Их слыхать? Порядок! Будьте готовы, ждите команды. - Не выпуская трубки, Карзов взволнованно проговорил, обращаясь к командиру полка и начальнику штаба одновременно: - Сохин - в Тросне!
Все свершилось так, как было задумано. Сохину удалось провести своих людей незаметно между немецкими окопами и выйти к Тросне.
Огородами и садами обойдя ее с запада, откуда немцы не ждали опасности, разведчики и автоматчики проникли в Тросну. Находившиеся в ней немцы штабные, артиллеристы, тыловики и прочие - и представить себе не могли, что русские совсем рядом. Ровно в три ноль-ноль рассветную тишину разорвал треск автоматных очередей, гулкие хлопки гранат. Разведчики и автоматчики, пробегая задворками и переулками, били по окнам, по машинам, стоявшим во дворах и на улицах. Немцы, не понимая спросонок, как же русские оказались в Тросне, в тылу передовых позиций, выскакивали из домов, охваченные паникой. Кто-то из них пытался стрелять. Но куда стрелять? Определить было трудно. Разведчики, не переставая бить из автоматов и бросать гранаты, перебегали от постройки к постройке, скрывались в высоком бурьяне, которым заросли огороды, появлялись из него вновь.