– Наша книга, – продолжал чтец, – Магомет, пророк наш… Где взял такая книга?..
– Приятели турки дали.
– Где ты живешь?.. Отдай нам книга… Тебе зачем?.. Это наша книга… Иди, иди, отдыхай!.. наш гость будешь…
Я, конечно, подарил мулле книгу, и он попросил записать свою фамилию и адрес, говоря, что они приедут ко мне в гости. Любезности и угощения не было пределов: добродушные караногайцы ничем не напоминали своего пристава, про которого я от них узнал не мало интересного; между прочим, они жаловались, что бедным не дают для случки казенных бугаев и жеребцов.
На что бедному?.. – может и на плохих лошадях ездить и держать слабую скотину. Но мы спешили и, прощаясь, просили указать дорогу. Наши новые знакомцы были так приветливы, что дали нам проводника, который проводил нас до «двух борозд». Так называется степная тропа. Мы ехали хлебными полями; было жарко, знойно, хотелось пить, но до колодцев было далеко.
Томительно однообразная дорога, ни жилища, ни постройки, ни деревца – степь да степь, куда ни взглянешь – один горизонт!..
Я думал: пройдут года, исчезнут трухменские и караногайские народы, и когда-то вольные, кочевые степи, станут культурными, если… если займут их сектанты. Вырождение, как я узнал после, идет довольно быстрыми шагами и в бо́льшей прогрессии среди трухмен, нежели караногайцев.
Утомились лошади, но все-таки бегут рысью. Какая дивная порода черкесская!..
Скучно и томительно!
Но вот что-то показалось близ самой дороги, – шалаш не шалаш, хата не хата. Когда подъехали ближе, то увидали с верхом большую повозку, около которой паслись кони, а в тени её сидели загорелые, сильные люди и что-то хлебали из деревянной чашки.
– Здравствуйте! Что кушаете? – спросил я.
– Кирпичный чай, – отвечали крестьяне, – милости просим.
Я с наслаждением пил посредством деревянной ложки горячий, оригинальный напиток и понял его степное значение, в особенности там, где воду au naturel пить невозможно.
– Когда же ты нам свою землю отдашь? – спросили меня хозяева чая.
– Какая же у меня земля, – всего 800 квадратов.
– Ну, этого мало. А кто же ты будешь и зачем сюда заехал? Купец, что-ли?
– Я писатель… книги сочиняю, понимаете?..
– И об нас пишешь?
– Пишу.
– Ты сам откуда же?
– Из Петербурга.
– Вон откуда!.. Ну, брат, похлопочи об нас, о мужиках там, замолви слово большим чиновникам. Пусть помогут нашему брату. Тогда в Петербурге самый лучший и дешевый хлеб будет!..
Я усмехнулся на такую наивную просьбу.
– Да ты не смейся, правду говорим. Трудно стадо!.. Драли две шкуры, а теперь третью дерут… мужику и то не вынести! Похлопочи, брат, а то сами придем в Петербург!..
– Откуда же вы едете?
– К Каспию сено косить ездили, а сено-то все погорело… вот назад и тянем…
– А сами ставропольские?..
– Тутошние, давно живем и земли ждем…
В этот день это была последняя встреча в пути. Проехали еще верст тридцать и уже вечером были в колониях немцев – Ольгине и Романовке.
VI
Немцы-колонисты и баптисты-собственники.
Мы остановились у старшины А. А. Шмидта, который принял нас вежливо и, как свойственно немцу – выдержанно.
– Я – журналист и приехал сюда познакомиться с вашим хозяйством. Могу рассчитывать на вашу любезность?
– О, мы покажем всю нашу культуру.
– Давно живете здесь?
– Вот уже десять лет, как мы начали работать в степях.
– И довольны результатами?..
Старшина усмехнулся довольной улыбкой.
– Признаться, мы не ожидали, что так пойдет, главное – виноделие…
– Много вас колонистов?
– В Ольгине тридцать дворов, в Романовке сорок-пять; последний хутор в двух верстах, сейчас же за лесом.
Начну с общего впечатления, которое производит колония Ольгино. Впечатление особенное, совершенно не степного характера. В самом деле, после аулов, хуторов, степных, однообразных русских селений, немецкие колонии поражают богатством зелени: просторные, чистые дома – утопают среди фруктовых деревьев, окружающих уютные жилища, около которых разделаны пестрые цветники. Широкая улица, нечто вроде тротуара, прекрасные огороды, сквозь которые с улицы можно любоваться садами…
Да, хорошо у немцев! Сразу видишь и чувствуешь, что умелая рука производила здесь обдуманную, строгую работу. Ничего «на авось» – все рассчитано, введено в систему.
Колодцы здесь такие же глубокие, как у баптистов, – до 40 сажен.
Колонисты-менониты в 1895 году наделены землей в постоянное бессрочное подворное пользование в размере по шестидесяти десятин на семью или двор.