— Тяни!
Бобыль доверчиво нагнул голову. Расстрига нажал на спуск. Раздался выстрел. Почувствовав сильный ожог возле уха, бобыль отпрянул из ямы.
— Я тебе воды, а ты мне пулю. Вот она — контра-то какая! — точно обращаясь к невидимому слушателю, заговорил Ераско и, ощупав ухо, поспешно зашагал к городу. Через час он вернулся с двумя красноармейцами.
Никодим не хотел выходить из ямы, но только когда ему пригрозили гранатой, неохотно поднялся по веревке на поверхность.
Поздней осенью белогвардейские части, откатываясь от Зауральска, укрепились на правом берегу Тобола. После сильных дождей дороги в низинах превратились в сплошные болота, лошади с трудом вытаскивали ноги из холодной хлюпкой грязи.
Полк, в котором служил Сергей, был расположен недалеко от Зауральска. Казачьи станицы кривой линией уходили в степь. Артиллерийская стрельба не утихала ни днем ни ночью. Цепляясь за водный рубеж, колчаковцы делали отчаянные попытки задержать наступление Красной Армии. Бои шли с переменным успехом несколько дней подряд. Сильная огневая защита белогвардейцев сковывала наступательные действия отдельных частей 29-ой дивизии, мешала форсировать реку. Нужно было нащупать слабые места противника и ударить по ним с тыла. Конная разведка 269-го полка темной ночью перешла Тобол и углубилась в тыл беляков.
Смутные очертания берега остались далеко позади. Перед разведчиками лежала степь, казалось, спокойная, равнодушная ко всему, что происходит в ней.
Командир разведки ехал впереди своей группы, чутко прислушиваясь к шорохам ночи. Вверх по реке горели неприятельские костры. При ярких вспышках огня виднелись силуэты часовых. Проехав небольшой кустарник, он вполголоса подал команду своим людям. Кони перешли на рысь. Перед утром, объехав стороной казачью станицу, маленький отряд стал углубляться в степь.
Рассвет застал их далеко от Тобола. Спрятав коней в балке, разведчики поднялись на старый курган и залегли там. В полдень они заметили большой казачий отряд, который шел крупной рысью, направляясь мимо кургана на Зауральск.
— Лишь бы кони не заржали в балке, — заметил с тревогой старший из разведчиков и, приложив бинокль, стал наблюдать за белоказаками. Отряд проехал мимо кургана на расстоянии с полкилометра, удаляясь все дальше к правому берегу Тобола. Прошла рота пехотинцев, и вслед за ней потянулась артиллерийская батарея. Белые спешно подтягивали силы к Зауральску, оставляя участок, где находились разведчики, без хорошего заслона.
Ночью был послан связной с донесением. Медлить было нельзя. На рассвете Красная конница, форсировав реку, углубилась в прорыв. За ней пошла и пехота.
Не ожидая нападения с тыла, зажатые с двух сторон, колчаковцы заметались под перекрестным огнем и, бросив обозы, отошли к Ишиму.
Вместе с ними ушел из Зауралья и Сергей. Накануне он долго стоял на берегу Тобола, вглядываясь в левый берег, где за редкими перелесками, крестьянскими пашнями лежал Марамыш.
Наступил холодный и неласковый вечер. Моросил дождь. Берега закрыла молочная пелена тумана. Сергей повернул к лагерю. Сел на лежавшее недалеко от костра бревно и задумался.
Перебежать к красным, как сделали многие солдаты? А дальше что? Смотреть, как хозяйничают на его мельнице чужие люди, когда все отнято: дом, леса и земли, маслодельные заводы — все, что принадлежало ему… Сергей заскрипел зубами, порывисто поднялся, подошел к своему вещевому мешку и, вынув походную фляжку, где была водка, с жадностью припал к горлышку. Выпил до дна, провел рукой по давно не бритому подбородку.
«Все кончено, — прошептал он, — водка выпита… Жизнь потеряна… Но нет, я без боя не сдамся», — точно встрепенулся Сергей и, набив туго патронами подсумок, прицепил шашку.
— Скажи эскадронному, что поехал в сорок третий полк с пакетом, — заявил он вахмистру и, подойдя к коновязи, вскочил на лошадь и направился на мельницу отца.
Красных там нет. Потайное место, где хранился ящик с аммоналом, ему известно. «В котельную надо проникнуть со стороны реки: так безопаснее. Основной вход, очевидно, охраняется сторожем», — думал он, подстегивая лошадь. Время приближалось к полуночи. Впереди мелькнул слабый огонек и погас. Когда Сергей выехал из маленькой знакомой ему рощи, огонек горел где-то недалеко. «Значит, скоро мельница».
Поднявшись на стременах, Сергей напряженно вглядывался в темноту. Водяная пыль забивалась под воротник шинели, стекала с лица. Смахнув ее с усов, Сергей остановил коня. Донесся глухой лай собак. Лошадь Фирсова беспокойно повела ушами и издала тревожный храп. Где-то недалеко, в степи, прозвучал тоскливый вой одинокого волка. Сергей снял с плеча винтовку, положил на седло.
«Вот, проклятый, собак поднял некстати», — подумал он недовольно. Объехав мельницу стороной, он углубился в прибрежные кусты и сошел с лошади. Не выпуская винтовку из рук, цепляясь за тальник, медленно спустился к реке. Вот и знакомый колышек, вбитый еще отцом. Здесь должен быть ящик с аммоналом. Положив возле себя винтовку, Сергей шашкой начал разрывать землю. С реки дул холодный ветер, плескались о берег волны. Фирсов работал торопливо, порой останавливаясь, прислушивался к шуму воды и прибрежного кустарника. Наконец острие шашки уперлось во что-то твердое. Сергей вытащил ящик, открыл крышку и, положив в карман бикфордов шнур, стал подниматься с ношей наверх. Осторожно пробрался к заднему ходу, который вел в котельную, нажал плечом на маленькую дверь. Она, несмотря на его усилия, не поддавалась.
Фирсов ощупью направился вдоль стены, остановился на углу, вглядываясь в темь. Рабочие мельницы спали. Лишь в конторе светился огонек. Обойдя осторожно двор, он подкрался через палисадник к окну. Через мокрые от дождя стекла были видны силуэты сидящих за столом людей. В одном из них, высоком и широкоплечем, одетом в кожаную тужурку, Сергей узнал Епифана Батурина.
«На мельнице партизаны!» — пронеслось в голове. Пятясь от окна, он вернулся к углу, где лежал аммонал, тихо припрятал его в укромное место и пошел мимо предамбарья. Приближаясь к котельной, неожиданно Сергей услышал за собой чей-то голос:
— Эй! Кто тут бродит?
Звякнул затвор винтовки.
— Эй! Кто там? — повторил окрик сторожа.
Сергей быстро повернулся на шаги. Охранник подошел ближе. Навалившись на него, Сергей рванул дуло винтовки. Залаял, гремя цепью, рыжий Полкан. Ему ответили собаки из поселка. Из конторы по ступенькам бежали люди. Бросив полузадушенного охранника, Сергей метнулся через двор в кусты, где была лошадь, и, вскочив в седло, помчался в безлюдную степь. В полдень, проехав стороной казахский аул, он заметил одинокую юрту и направил коня к ней. Встреченный лаем собак, не слезая с седла, голодный Фирсов крикнул вышедшему из жилья пастуху-казаху:
— Дай ашать…
— Колчак? — не спуская глаз с погон Сергея, спросил тот.
— Колчак, Колчак, — ответил тот и выжидательно посмотрел на казаха.
— Колчак-та албасты[10], — хозяин юрты презрительно сплюнул и повернулся спиной к путнику. — Айда, езжай, — махнул он рукой в степь. — Моя Колчак не кормит!
Сергей выругался и тронул коня за повод. Под вечер он оказался в полосе солончаков. Усталый конь пошел шагом. Фирсов сошел с седла, потянул лошадь за повод, конь едва передвигал ноги. Кругом лежала мертвая равнина, покрытая тонким налетом соли. Нудно моросил дождь.
Ночь застала Фирсова на кромке солончаков. Яростные порывы ветра несли с собой стужу, хлестали в лицо острыми иглами пролетавшего снега. Прижавшись к коню, Сергей спрятал озябшие руки в шинель.
Ночь тянулась мучительно долго. Перед утром, бросив полуживую лошадь, он закинул винтовку за плечи и зашагал по степи. Туман рассеялся, выглянуло скупое осеннее солнце. Сергей вздохнул с облегчением: недалеко виднелся стог сена, значит, близко жилье. Осмотрев еще раз местность, он убедился, что находится недалеко от станицы Звериноголовской. Боясь встретить красных, Фирсов забрался глубже в стог и пролежал целый день.