Выбрать главу

Владимир Шулятиков

В «стихийной» борьбе за жизнь

(Очерки и рассказы А. Серафимовича)

Еще один выдающийся бытописатель «народной» жизни.

Этот бытописатель, г. Серафимович, мало походит на большинство современных художников слова, занимающихся изображением жизни различных народных «слоев». Если, занимаясь подобного рода изображениями, корифеи современной русской литературы ставят себе, прежде всего, психологические задачи, подчеркивают, прежде всего, психологические моменты[1] и притом такие моменты, которые являются дальним отзвуком борьбы за существование, если самые факты борьбы за существование имеют в глазах корифеев литературы второстепенное значение, то г. Серафимович, наоборот, выдвигает эти факты на первый план. Его герои, – люди труда, – всегда действуют только в минуты напряженной борьбы за жизнь.

Он освещает драмы борьбы за жизнь, которые разыгрываются, то у берегов моря, среди водных пустынь, окованных льдом, то на плотах, сплавляемых по северным рекам к приморскому городу, то в недрах рудников, то среди заповедных вод лимана, то на платформах железнодорожных станций.

Он наблюдает жизнь рыбаков. «Рыбаки, – рассказывает он, – добывали себе хлеб у моря суровым трудом. Когда они уезжали зимой по льду, никто не был уверен, что они вернуться не с отмороженными руками и ногами, или что навеки не останутся посреди моря.

Никто из них не был уверен, что завтра же он не потеряет все свои снасти, инструменты, лошадь, сани, все, что необходимо для промысла, и не превратится из домовитого хозяина в нищего: смерть, увечье и разорение постоянно глядели им в глаза».

И г. Серафимович десятки художественных страниц посвящает описанию того, как борются «труженики моря» с призраками «смерти, увечья и разорения, как затерянные среди бесконечной ледяной равнины бегут рыбацкие розвальни, как едут за добычей два рыбака (рассказ «Месть»), как тишину ледяной равнины тревожит по временам оглушительный гул, издаваемый внезапно треснувшим льдом, как то впереди розвальней, то под самыми розвальнями расходится лед, и рыбакам каждую минуту грозит опасность провалиться вместе с лошадьми и розвальнями в водяную глубь, или очутиться на льдине, окруженной со всех сторон водой, как, остановившись, рыбаки рубят лунки во льду и опускают в них сети, по целым часам работая в воде голыми руками, претерпевая «невыносимые муки холода, рискуя ежеминутно замерзнуть».

Призрак «смерти и увечья» неотступно преследует крестьянина Кузьму, гонящего в половодье по одной северной реке к Архангельску плот («На плотах»).

Плотом очень трудно и тяжело управлять. Кузьме постоянно приходится быть настороже, чтобы плот не зацепился на торчащие в воде пни и не сел на мель. Но уберечься от беды Кузьме не удается: однажды, когда Кузьма заснул, плот налетел на пень. Лишь ценой нечеловеческих усилий ему удается сдвинуть плот с места: от этих усилий «внутри у него что-то порвалось», другой раз, чтобы не посадить плот на мель, ему пришлось прорвать целую флотилию чужих плотов и отбиваться от толпы мужиков, бросившихся его догонять с дрекольями. Наконец, когда он подходит к самому Архангельску, он только каким-то чудом спасся от смерти и каким-то чудом не разбился его плот: с его плотом столкнулся пароход; во время этого столкновения Кузьма получил сильнейший удар в грудь, был отброшен волной, волна дважды прошла над его головой, он потерял сознание. Но очнулся он все-таки лежащим на своем плоту… Он доставил плот до места, рассчитался с хозяином и физически разбитый отправился домой, радуясь тому, чти, в конце концов, он преодолел все многочисленные препятствия и опасности и остался жив.

Не меньшими опасностями обставлена и борьба за существование, которую ведут рудокопы; их работа требует не меньших усилий и напряжений (рассказ «Под землей», представляющий из себя классическое по своей силе и цельности описание работы шахтеров).

Г. Серафимович набрасывает образ «тягальщика», – рабочего, на обязанности которого лежит передвигать нагруженные угольной массой «салазки».

«На него тяжело было смотреть… Он бился, скользил и падал, как привязанный на цепи, и пядь за пядью брал расстояние, и мертвая груда угля понемногу и незаметно приближалась ко входу, где были проложены рельсы, и уголь перегружали в вагонетки… Он добрался до подпорок возле меня и, опрокинувшись на бок, стал в них упираться руками и ногами… и я слышал порывистое, шумное дыхание и особенное болезненное кряхтение, похожее на стон… При неверном колеблющемся свете лампы меня поразило выражение или лучше отсутствие всякого человеческого выражения на его лице. Что-то звериное, животное скользило в этих искаженных чертах, по которым ходили судороги нечеловеческого напряжения.

вернуться

1

О тенденции современных писателей подчеркивать психологические моменты мы говорили в одном из предыдущих фельетонов («Курьер», № 145).