С «нечеловеческим напряжением» сил работают также «врубщики» и «забойщики». Их труд ежеминутно угрожает им самыми страшными последствиями. Малейшая ошибка с их стороны, малейший неверный удар – и черные глыбы в несколько сот пудов весу готовы свалиться им на голову. «Иной раз вываливают пласт, – говорит автору зарубщик, – верхний пласт лопнет, подпорки в щепки, лавку-то всю с народом и накроет».
Жизнью, полной «тревог, неожиданностей, опасностей, неуверенности в завтрашнем дне» живут, далее, рыбаки, занимающиеся запрещенной ловлей на лимане («На лимане»: см.» Жизнь», январская книжка), не понимающими, почему им не дают возможности «кормиться у реки» и старающимися всеми силами завоевать себе эту возможность.
Казак Сироткин вместе с несколькими товарищами отправляется ночью на добычу. Они слышали, что речная полиция находится где-то далеко. Пробравшись с величайшей осторожностью в заповедное, кишевшее рыбой место, в «царство камышей», они закинули сети; у них «торопливо стучало сердце и слегка дрожали руки: они знали, что одна ночь удачного лова могла им обеспечить жизнь «самую веселую, приятную, счастливую на недели, на месяцы». Улов оправдал их надежды… Лодка все больше и больше садилась нагруженная рыбой.
Но вдруг «странный звук, точно писк проснувшейся птицы или скрип железа о железо почудился в темноте». Рыбаки с тревогой начали прислушиваться, «По-прежнему, смутно вырисовываясь, стояли камыши, вверху чудились темные тучи и было тихо и темно, но эта темнота и тишина разом приобрели таинственный, угрожающий характер: чувствовалось чье-то незримое присутствие».
Рыбаки продолжают нагружать лодку рыбой. Внезапно вдали раздался ружейный выстрел: то рыбаки были застигнуты катером речной полиции. Тщетно старались они уйти сначала от катера: он настиг их. Тогда они пытались оказать сопротивление и завязали перестрелку с катером, но безуспешно. После нескольких выстрелов они принуждены были сдаться. Сироткин был смертельно ранен.
Наконец, далее в лице железнодорожного стрелочника г. Серафимович находит человека, изнывающего под бременем опасностей и нечеловеческих усилий, угрожаемого неотступным призраком смерти («Стрелочник»). Его, стрелочник ни минуты не знает покоя, выбивается из сил, то услуживая станционному начальству, то убирая платформу, то переводя стрелку, не имея ни минуты отдыха с утра до поздней ночи, постоянно рискующий при малейшей оплошности вызвать железнодорожную катастрофу, попадающий в конце рассказа под колеса паровоза.
Одним словом, жизнь всех героев г. Серафимовича каждую минуту поставлена на карту, каждую минуту им приходится бороться с вечными случайностями, напрягая «нечеловеческие усилия». И характер той борьбы, которую они ведут, определил содержание их внутреннего мира.
Их внутренний мир не обличается богатством чувств, настроений и стремлений.
Борьба с грозными опасностями, с неотступным призраком смерти наложила на их внутренний мир печать «пассивности». В его глубине родятся глухие, мучительные, угнетающие ощущения. Постоянная тревога и постоянный страх господствует в нем. Постоянное сознание «давящей, неотвратимой мертвящей силы», сознание всемогущества внешних обстоятельств не оставляет в нем места для бодрых чувств и активных проявлений воли. Правда, по временам в душевном мире героев г. Серафимовича происходит подъем жизнедеятельности, возникают сильные бури. Но это бывает тогда, когда ими овладевают порывы отчаяния, когда в них властно говорит слепой инстинкт самосохранения.
Кузьма видит, как на его плот надвигается темная громада морского парохода, как шедший впереди его плот пополам разрезан стальной громадой, как вокруг парохода по ленящимся волнам «в бешеной пляске» качаются бревна, «с глухим стуком ударяясь в железную обшивку парохода, точно обрадованные, что вырвались на волю из крепких пут». Кузьма мгновенно соображает, что его гибель неизбежна, Тогда он «бросил весло, схватил огромную дубину и кинулся навстречу надвигающейся громаде. У него не было никакой определенной, осознанной цели, он делал это механически, совершенно инстинктивно, как мы инстинктивно закрываемся рукой от удара». Это бревно должно было отразить удар.
Он ни о чем не думал, ничего не соображал; в его мозгу только пронеслись какие-то обрывки и мгновенно потонули в страшном напряжении всего существа… Он точно лишился сознания внешних ощущений, он не видел, как засуетились на пароходе матросы, видя, что он не уезжает с плота… Он только чувствовал, как на него надвигается что-то роковое, как надвигается ужас смерти… Ему не приходило на мысль, что вот, может быть, через секунду, через одно мгновение бревна переломают ему кости… Он изо всех сил уперся в плот и, затаив дыхание, ожидал удара… Он не сознавал ясно, чего собственно хотел, – это был порыв отчаяния.