Требовалась определенная перестройка помещения. На эти работы ушел почти год и, наконец, в конце 1934 года мы смогли переехать в свой новый дом и скоро он был полностью освоен. Здание и впоследствии непрерывно достраивалось и перестраивалось, территория его расширялась, но, главное, студия получила возможность работать в нормальных условиях.
С чего мы начинали?
Два десятка стареньких съемочных аппаратов «Дебри». Несколько десятков дуговых «пятисоток» и штук пять «метровых» составляли осветительный парк. Ручная проявка пленки на рамах. Мультицех, где, за отсутствием аэрографа, заготовки набрызгивались зубной щеткой. В мульти-съемочных не было моторов и аппараты покадрово вертели рукой операторы, сидя под потолком на лесенках. Для этой работы к мультицеху прикомандировывались операторы, находящиеся в это время в простое. Кстати, именно в этом качестве я познакомился со своей будущей женой, художницей мультицеха, славной девушкой, хохотушкой Надей Калининой.
И вот, в таких примитивных условиях, два десятка режиссеров выпускали примерно 40 картин в год. Качество их было таково, что ставилось в пример другим студиям. Лентехфильм был тогда лучшей студией научно-популярных фильмов страны.
Еще на Белгоскино, году в 1932, я начал снимать комбинированные кадры, поскольку меня с самого начала тянуло ко всяким техническим фокусам. Помню такой кадр: разрез земли поперек окопа, в котором находились солдаты. Окоп был построен из досок в павильоне. Между этой декорацией и аппаратом стояло большое стекло, на котором был нарисован разрез земли. А за декорацией находился задник с нарисованным пейзажем и небом. Это был, так называемый, «метод Шюфтана». Получилось.
В 1933 году, когда мы работали уже в здании Совкино, я придумал приспособление для одновременной съемки двух объектов, натуры и рисунка или фотографии. Потом это приспособление получило название «Призма Клушанцева».
Это была кубическая стеклянная призма, склеенная из двух трехгранных. В плоскости склейки был нанесен мелкими полосками зеркальный слой. Съемка велась через призму, помещенную перед объективом аппарата. При этом в кадр попадало одновременно два изображения: натура, находящаяся перед камерой и того, что лежало на особом столике, укрепленном на штативе ниже кубика призмы. Фокусировка обоих изображений одновременно обеспечивалась специальной линзой.
Призма позволяла наложить на натуру надпись, стрелку, показывающую какую-либо точку на натуре, выделить часть натуры, наложив на все ненужное «вуаль». Прикрывая кашетами часть натуры и часть рисунка, можно было получить эффект «дорисовки», с тем преимуществом, что результат получается путем всего одной экспозиции, без перемотки пленки, без риска, что будет «качка» или не совпадет освещенность.
Я не раз при работе пользовался этой призмой для съемки отдельных кадров. А в 1934 году снял в экспедиции целый военно-учебный фильм «Огонь сабельного отделения», в котором призма сыграла большую роль. Надо было, например, показать как правильно вести перестрелку. Призма позволила снять так, что когда в кадре на общем плане солдаты стреляли, тут же, белыми пунктирами вспыхивали траектории ружейных и пулеметных пуль.
В дальнейшем я создал вариант призмы, который позволял на мультипликационном станке снимать одновременно две заготовки, лежащие на столе рядом. Не знаю почему, но в мультицехе этот способ не привился.
Я использовал призму при съемках фильмов «Семь барьеров», «Русский свет» и других. Другие операторы студии не хотели «возиться». Главенствовала быстрота, а значит и простота.
Пробовал запатентовать мое изобретение. В комитете по делам изобретений меня спросили: «А в Америке это есть?». Я сказал, что нет. Ответ был такой: «Раз нет, значит это никому не нужно». Через год я узнал, что подобная призма запатентована в Германии.
В 1936-37 годах я снимал с Анциполовским художественный военно-приключенческий фильм «Неустрашимые». В нем было много съемок в воздухе, с самолета. Надо было снять летящий рядом самолет и события, происходящие в нем. Средние и крупные планы еще можно было снимать на земле, но общие планы, когда должен был быть виден весь самолет, требовали съемок в воздухе. Пробный полет показал трудности таких съемок. Самолеты «Р-5», с которыми мы работали, не были закрытыми, как современные. Причем, если летчик сидел так, что выше фюзеляжа выступала только его голова, то стрелок, на месте которого должен был находиться я, был прикрыт бортом только по пояс. Скорость самолета около 50 метров в секунду, следовательно, встречный поток воздуха будет вдвое больше земного урагана, валящего деревья. Управлять камерой будет невозможно, ветер свернет ее куда захочет, а мне необходимо непрерывно держать в кадре летящий рядом самолет.