— Ах, ma chere,[8] как мы рады! мы давно желали тебя видеть, милая кузинушка!
В дверях залы стояла мать их, пожилая некрасивая женщина.
— Очень рада, chere amie,[9] — сказала она, — что ты навестила нас.
И овладев мною, она повела меня в гостиную с ситцевою, очень несвежею мебелью и, усадив возле себя, осыпала расспросами о моей тетушке и о Татьяне Петровне.
Между тем в маленькой диванной старшая кузина Анюта суетилась за самоваром; другая, Варя, спросила у матери ключи и, получив огромную связку их из кармана последней, ушла хлопотать, вероятно, по хозяйству.
— Где будете чай-то кушать, маменька? — крикнула Анюта.
— Куда тебе угодно, chere amie? — обратилась ко мне Александра Дмитриевна, — сюда, или без церемонии, к самовару?
Я, разумеется, предпочла последнее.
— Премиленькая Генечка! — сказала Александра Дмитриевна. — Я тебя еще крошкой видела.
— Кушай, душечка кузинушка! — проговорила Анюта, подавая чашку.
Скоро пришла и Варя с огромным белым хлебом в руках.
— Кажется, ты могла бы приказать подать кому-нибудь и положить на поднос. Догадки-то у вас нет ни в чем! — сказала Александра Дмитриевна.
— Я так, без церемонии, маменька.
— Нисколько не умно, — отвечала ей мать довольно раздражительно.
— Вот жизнь-то наша, — шепнула мне Анюта, — все ворчит.
— Помилуй, Анна Сергевна, зачем ты закрыла самовар? ведь погаснет. Кажется, можно бы хоть чай-то налить со вниманием!
— Вот все-то этак, ma chere, — шепнула мне с другой стороны Варя.
К чаю пришел Сергей Федорыч, муж Александры Дмитриевны, небольшой человек, лет пятидесяти на вид, с огромным горбатым носом и выпуклыми голубыми глазами.
— А, здравствуйте! — сказал он довольно мужиковато, — очень рад! Что сестра Авдотья Петровна? Как поживает Татьяна Петровна?.. все в городе в картишки дуется? Что она не приедет к нам погостить? мы бы как раз партийку составили.
— Да, без тебя-то ей, видно, не с кем играть, — сказала Александра Дмитриевна.
— Нет, мы бы славно побились, право, славно! Большая стала, — прибавил он, глядя на меня, — а ведь маленькая была, у кормилицы сидела!.. А я сейчас у плотников был. Сарай теплый строю. Лес купил славный, да как дешево: по восьми гривен бревно. У нас сосед проигрался да и продал за бесценок. Отличный будет сарай. Десять сажен в длину, а восемь в ширину. Плотники свои; вот я ими же и дом-то выстроил, а нанять недешево бы стало!
— Какой ты странный, Сергей Федорыч! очень интересно Генечке знать о твоих постройках; ты думаешь, они всех так же занимают, как тебя, — сказала Александра Дмитриевна.
— А что? ведь вы, я думаю, и впрямь ничего не понимаете? Он рассмеялся и вышел, унося с собою недопитый стакан чаю.
— Вот жизнь-то моя, chere amie! Веришь ли, с ним ни о чем дельном поговорить нельзя, — со вздохом сказала Александра Дмитриевна. — Ну что же вы? Вас две, а ни одна не догадается приказать убирать самовар! Можно бы, кажется!
После чаю кузины увлекли меня в свои владения наверху, состоявшие из двух просторных комнат. В каждой из комнат стояла кровать, отгороженная ширмами, обтянутыми зеленым полинялым коленкором, оторванным во многих местах.
Несколько полуизорванных романов валялось на окнах. Везде царствовал беспорядок и сомнительная чистота.
Две полные служанки подошли к нам и употребили все усилия, чтоб поцеловать у меня руку. Кузины обращались с ними ласково и фамильярно.
— Это вот моя фрейлина, а это моя, — говорили они, каждая показывая на свою.
— За моей-то папенька волочится, — сказала Варя, — да она все от него прячется.
— Ведь у нас папенька-то любит поволочиться, — сказала Анюта, — а маменька-то ревнива: ну и пойдет история! У нас была гувернантка, и той отказали из-за него: а какая милая, добрая! Мы ее очень любили. Марье Алексевне, экономке, маменька тоже отказала из ревности.
— Ах, ma chere, скучная наша жизнь! Кажется, если бы Бог послал какого-нибудь порядочного жениха, так и думать долго нечего.
— Мало ли бы что! Скажи, ma chere, ты влюблена в кого-нибудь?
— Нет, ни в кого.
— Скрытничаешь! не может быть.
— Уверяю вас. А вы?
— Ах, душка ты моя кузинушка! Есть у меня зазнобушка, да не знаю, он-то любит ли меня? Это землемер, молоденький, хорошенький! Как посмотрит, так мое сердечко и замрет.