— Ну поступайте, как знаете.
— Пойдемте поскорее, — сказала я, — наша прогулка в такое время может показаться очень странною.
— Ах, в самом деле! Не лучше ли вам пройти в ту калитку, а я пойду через балкон; таким образом мы избегнем ложных, глупых толков, которых вы так боитесь. Да, впрочем, — прибавил он, — такая предосторожность напрасна: в комнатах никого нет.
— Как никого нет? — спросила я с изумлением. — Куда же делись Марья Ивановна, Маша, Катерина Никитишна?
— Они все ушли. К Марье Ивановне кто-то приехал: дочь ли, сын ли, не помню хорошенько, и они все ушли туда, к ней.
— Лиза! — вскричала я с живостью. — Лиза! возможно ли! и я почти бежала к дому.
— И вы им рады? — спросил он.
— Как не рада! это подруга моего детства. Как же вы до сих пор не сказали мне, что она приехала?
— Я забыл; этот проклятый сон наяву всему причиной.
— Видно, он был или очень хорош, или очень дурен, что так сильно поразил вас.
— Я не желаю вам подобных снов.
— А вы часто их видите?
— Нередко.
— Говорят, лучшее средство избавляться от тяжелых снов — рассказывать их.
— Я расскажу вам после.
— Едва ли вы после найдете удобное время для этого, общества нашего прибавится.
— А как вы думаете, долго они пробудут здесь?
— Я думаю некоротко, они приехали издалека.
— Сон мой недолго рассказывать: я видел, что я отброшен от всего, что дорого и мило мне, в далекую, безотрадную сторону, где не светит солнце, не цветут цветы…
— Вы хандрите, Николай Михайлович! что вам за охота мучить себя!
Мы были уже в гостиной.
— Может быть, — сказал он, взявшись за шляпу. — Покуда прощайте! В вашем новом обществе я буду несносен сегодня. Постараюсь приехать в другой раз, в лучшем расположении духа.
— Как же вы поедете в такой дождь? это решительно невозможно.
— Напротив, очень возможно, я велю поднять коляску.
— Останьтесь, Николай Михайлович, тетушке будет неприятно. Она не любит отпускать гостей в дурную погоду. Право, подумают, что мы поссорились…
— У вас удивительная способность убеждать, стращая разными предположениями и преувеличениями.
Тетушка вышла к нам, оправившись от головной боли и принарядившись для встречи нежданных гостей, о которых ей уже доложили.
Я пожаловалась ей на упрямство Данарова, и она помогла мне уговорить его остаться:
Вскоре пришла и Катерина Никитишна, вестницей скорого прибытия новоприезжих. Лицо ее сохраняло следы недавних слез, пролитых от умиления при виде встречи матери с дочерью. Она рассказывала подробности этой встречи и прибавила, что, кроме Лизы и ее мужа, приехал еще брат последнего.
— Молодой человек? — имела я неосторожность спросить.
На меня устремился взор, горевший яркою, возмутительною насмешкой. Катерина Никитишна вследствие глухоты своей не отвечала на мой вопрос.
— Молодой, молодой, — сказал он мне вполголоса с выражением той же насмешки, — очень любезный, веселый, не то что этот несносный, капризный Данаров, который так надоедает своею хандрой…
— Ах, Николай Михайлович! — сказала я ему с грустным укором, — а кто недавно возмущался против ложных толков?
— Да это будет, я чувствую, что это будет! — сказал он желчно, изменяясь в лице.
— Не забудьте привезти на будущий раз обещанные книжки журналов.
— Слушаю-с, — отвечал он, немилосердно комкая свою шляпу.
— Чем же шляпа виновата? — сказала я ему улыбаясь и встала, чтоб идти навстречу приезжим, голоса которых раздавались уже в прихожей.
Непривычно и странно мне было видеть в наших небольших комнатках столько новых лиц, особенно мужчин. Даже физиономия Мити, который выглядывал из-за плеч мужа Лизы и его брата, показалась мне незнакомою; сама же Марья Ивановна, шедшая впереди всех, представилась мне волшебницей, по воле которой явились эти гости.
Лиза, в шелковом платье, в щеголеватом чепчике и мантилье, была настоящею дамой и казалась гораздо старше своих лет. Большие серые глаза ее смотрели по-прежнему спокойно и бесстрастно. Муж ее пополнел; брат его был молодой человек, высокий, стройный, с курчавыми белокурыми волосами. Лицом он был похож на Федора Матвеевича, но только лучше. В его взгляде и походке была та веселая самонадеянность юности, свойственная натурам легким и беззаботным. Звали его Александр Матвеевич.
Встреча моя с Лизой, если не была трогательна, то была искренна и радушна; но Катерина Никитишна не преминула и тут пролить несколько слез.
— Что они должны теперь чувствовать? — говорила она. — Вот и мне Бог привел видеть Лизавету Николаевну замужем. Время-то как идет! А Марья Ивановна, чай, ног под собой не слышит, материнское сердце болько.