— Тебе видней.
— Нет, я понимаю. Аскольд малый эффектный. Одно то, что он у нас самый левый в городе. Левее его находится непосредственно пропасть.
— Это верно, в нашем городе таких больше нет.
— И в то же время, такой скромный. Я бы сказал — надменно скромный. Знамя прогрессивной интеллигенции. Как же было в него не влюбиться? Все интеллигентные девушки были в него влюблены.
— Хорошо, я признаю свою ошибку, что еще?
— Я просто хочу разобраться для себя. В чем дело? Когда я видел этого двояковыпуклого человечка — у него животик, что ли? — увешенного городскими красавицами, я невольно задавался вопросом. Ответ, впрочем, прост. Страдалец! Как же его не любить! Хотя, признаю, положение у него очень сложное.
— Хорошо, что ты это признаешь.
— За популярность надо платить. Он должен был давать все новую пищу воображению, иначе он ведь не оправдал бы надежд!
— Надежды он оправдал. Его уволили с работы, да так, что он уже никуда не мог устроиться.
— С голоду у нас никто не умирает.
— В Индии умирают.
— При чем здесь Индия?
— Там умирают, а у нас не умирают. У нас гораздо лучше.
— Теперь мне все ясно. Он стал поглядывать на других девушек.
— Ничего не попишешь. У него такая натура. Но беда не в этом. Просто все это левачество бессмысленно. Только жизнь свою загубишь.
— Вот это верно. Впрочем, наши городские масштабы оказались мизерными. Страдалец покинул сразу всех своих поклонниц и махнул в Москву. Вот как он вас всех провел.
— Меня он не провел.
— Всех, всех провел.
— Я знала, что он уедет в Москву. Он мне сказал сам.
— Постой, я что-то плохо соображаю. Зачем же ты тогда отсюда бежала? Ты же сказала, что из-за него.
— Я не говорила.
— Нет, сказала.
— Значит, я наврала. Это теперь не имеет значения.
— Но какая-то причина должна быть! Кто тебя обидел?
— Бывает же так, что никакой причины нет. Однажды утром ты просыпаешься, тебя тянет куда-то уйти. Ты просто чувствуешь, что иначе невозможно. И ты решилась. Бывает же так?
— Не знаю. У меня не было. Меня в твоем возрасте тоже приняли в институт. Зачем мне было бежать?
— Тебе повезло.
— По ночам я грузил на товарной станции картошку…
— И капусту.
— Зато нам платили натурой. И когда я к утру доползал домой, сестры успевали сварить картошку.
— И капусту.
— …и капусту.
— Твоя беда, что по внешним данным ты социальный герой. В театре ты исполнял бы роли обаятельных, вдумчивых руководителей. На эту роль ты им и подошел. Только играть ее ты должен был не на сцене, а в жизни.
Он расхохотался.
— И ты не обижайся, папа, но сам факт, он наталкивает на мысль — хорошо бы устраивать для приема в руководящий аппарат экзаменационные просмотры типажей. И чтобы каждый кандидат показал какой-нибудь этюд: выступление на митинге, напутствие спортсменам, беседа с интеллигенцией.
Теперь они смеялись вместе.
— Жаль, что ты не умеешь просто радоваться жизни, — сказала дочка.
— А ты умеешь?
— Иногда.
— Научи.
— Надо сказать себе: я пылинка в мире. Время моей жизни ограничено. А я все время стремлюсь к каким-то эфемерным целям.
— Ты стремишься?
— Нет, ты. Но и я. Вообще человек.
— Мы говорим, говорим, а я так и не понял, зачем ты бежала и куда? Чтобы сделать даже один шаг, надо знать, куда.
— Приблизительно — в сторону солнца. Туда, где солнце освещает облака.
— А может быть, ты, просто, попалась?
— Как попалась?
— Я говорю с тобой как со взрослой.
— А! Нет, я не попалась.
— Значит, все-таки, я был прав. Обычное переутомление, потребность переменить обстановку.
— Вот это верно.
— Когда ты соглашаешься, я понимаю, что — мимо. Значит, все-таки Аскольд?
— Аскольд.
— Или неудовлетворенное самолюбие? Бывает так: нас не оценили по достоинству, и мы готовы бежать, куда глаза глядят.
— Папа, ты психолог.
— Тогда давай по-честному, по-честному давай… Ведь с чего началось-то? Ни с чего! В сорок третьем году на фронте замполит наш лихо этак объявляет: всем взводом! Вступить в партию!.. Отказаться? С чего бы? Значит, если «коммунисты, вперед» — это не ко мне?.. Роздал нам тетрадные странички пополам, продиктовал как, написали заявления. Чтоб не оголять передовую, сам отнес эти заявления в штаб, вернулся с книжками кандидатов, всех приняли. Потом госпиталь, потом опять война, потом кончилась. И что начинается? Не сразу даже сообразил — не начинается, продолжается. Черт те что! Черт те что! Думаешь, ты все понимаешь? Милая! Я больше тебя понимаю! А что делать? Выхода уже не было. Железные времена. Я тогда такую частушку сочинил: