— Ребята, мы сейчас, — раздался над головой шамкающий Валькин голос, — подождите немножко.
Оксана, задрав голову, увидела его в окне. Валька жевал набитым ртом, а в руке держал огромный ломоть пшеничного хлеба, щедро намазанный маслом и медом. Мед тек по его пальцам, переливаясь прозрачным золотом, и Оксана тотчас опустила голову, а маленький брат Павла все смотрел, не отрываясь, на ломоть, пока Валька, неторопливо жуя, беседовал с ними.
Первой встала Галя.
— Ты не приходи в наш двор больше, Валя, — стоя спиной к окну, тихо сказала она, потом обернулась и, глядя на изумленного Вальку, застывшего с набитым ртом, повторила дрожащими, потрескавшимися от суперфосфатной пыли губами: — Не приходи. А то я тебя тоже изобью.
Схватила Сережу за руку и потащила к калитке.
Она шла, держась неестественно прямо, по посыпанной толченым кирпичом дорожке, и в ярком, радостном утреннем свете увидела Оксана болячки на ее ногах. Увидела и испугалась. Такие же болячки были и у Оксаны, у всех были. Но сейчас Оксана вдруг испугалась, что они не пройдут никогда. И когда притихшая компания ушла вслед за Галей со двора близнецов навсегда, Оксана предложила вместо речки пойти в аптеку. Глухая аптекарша дала им какой-то мази, от нее болячки присохли, и корочки отвалились незаметно, но навсегда остались на их месте маленькие незагорающие вмятинки на ногах.
Павлу никто не рассказал, что произошло на дворе у близнецов, и он ни разу не спросил, отчего это их не видно, будто и не было никогда.
— Еще?
— Нет, спасибо, — Оксана смела в ладонь крошки.
— Давайте сюда, я выброшу, — он протянул руку.
«Отчего эта пухлость голубоватая? — снова отметила Оксана. — На вид он очень здоровый человек».
Павел аккуратно собрал огрызки яблок, шкурки сала, вышел в коридор.
За окном все чаще мелькали дома с освещенными окнами, поезд пошел медленней. Загудело внизу пустотой. Река только угадывалась по длинным отражениям огней, невидимых причалов и буксиров.
— Вам где забронировали номер? — Он складывал в прозрачный мешок оставшиеся бутерброды, повертел в руках яблоко, подумал и тоже отправил вслед за бутербродами.
«Он и не мыслит иначе, не представляет приезда без забронированного номера. Не стану разочаровывать. В каждом городе наверняка есть гостиница с названием этого города».
— В гостинице «Киев», — небрежно сказала Оксана.
Он почему-то удивленно посмотрел на нее.
«Неужели нет гостиницы с таким названием?! — испугалась Оксана. — Вот глупо получается. А впрочем, какая разница. Глупее уже и быть не может. Встретились двое людей, которые еще так недавно, каких-нибудь десять лет назад, любили друг друга, и он не узнал ее. Да и она, наверное, не узнала бы, не сядь он в поезд именно на этой станции».
— Что вас так удивило? Это плохая гостиница? — Скрывая смущение, она начала рыться в сумке.
— Наоборот. Очень хорошая, и нам по дороге будет. Я вас подвезу.
— Нет, нет, спасибо, — торопливо поблагодарила Оксана, — меня будут встречать.
— Знакомые есть в Киеве? — неуместно поинтересовался он.
— Нет. Здесь коллеги мои, тоже в командировке, — Оксана успокоилась, посмотрела насмешливо поверх пудреницы и, натолкнувшись на его странный взгляд, отвела глаза.
Он смотрел на нее так, будто стеклянная перегородка разделяла их, и она, Оксана, подопытным животным находилась за этой перегородкой.
«Кто же из нас был экспериментатором? — первый раз пришла мысль. — Но кто бы ни был — эксперимент окончен И слава богу!»
Попрощались на перроне, среди вокзальной сутолоки. Попрощались наспех, без сожаления, будто торопились скорее положить конец ненужному этому знакомству.
Но как только, проводив взглядом его возвышающуюся над спешащими людьми, неторопливо вышагивающую огромную фигуру, Оксана осталась одна у вагона, чувство одиночества и неприкаянности неожиданно снова вернулось к ней.
Минуты тягостного, унизительного ожидания казались бесконечными. Уже разошлись по вагонам, перекликаясь нараспев, женщины с ведрами и вениками, уже проводница с кокетливо пришпиленным к высокой прическе крохотным беретиком, с накрашенными губами торопливо простучала каблучками мимо Оксаны, не заметив ее, и скрылась в кафельном больничном тоннельчике подземного перехода, а человек, позвавший Оксану сюда и обещавший встретить, появлялся.
«Ну что ж, так мне и надо, — со злорадной горечью утешила она себя, — видела ведь «цыганскую ненадежность», и все ж». Что «все ж» — определить не смогла, подняла дорожный саквояж и пошла к входу в тоннель, где, полная надежд и оживления, исчезла пять минут назад проводница.