Раиса, конечно, зашипела, увидев врагиню:
— Эта зимой в прорубь прыгнет, лишь бы с мужиками.
Но именно Кирюхина помогла растерявшейся Галине навести порядок, и не только организовала в этот же вечер хор, еще и руководить им вызвалась. В хор записалось подозрительно много желающих, и Раиса потом объяснила, что Кирюхина наверняка пообещала им дефицитную томатную пасту со знаком качества и заказы к праздникам.
Почему-то решили начать с «Недоросля». Месяц сооружали костюмы и парики из минваты, пегие, с буклями и пробором — строчкой из белых ниток. Воронцов приходил на все репетиции, но роль взять отказался, сидел где-то в глубине, и Галина уже привыкла к его присутствию, к смутному пятну лица в темноте зала. В пику Кирюхиной, результаты труда которой доносились на сцену лихими выкриками и свистом «В роще калина, темно, не видно, соловушки не поют», Раиса согласилась играть Простакову. Она так орала, так размахивала руками, что приходилось ее останавливать, — партнеры пугались не на шутку, что прибьет, войдя в роль. В день премьеры напился Митрофанушка — монтажник Еремеев. В обед встретила его Галина у магазина. Стоял на крыльце и всем входящим говорил вкрадчиво: «Нам география ни к чему, извозчик знает, куда отвезти». Хотел сказать и Галине, не узнав ее, так разукрасил мороз:
— Нам география… — Еремеев погрозил пальцем с пьяной, расслабленной строгостью и вдруг откачнулся назад. — Ой, Галина Васильевна!
— Что же вы наделали, Еремеев? — с отчаянием сказала Галина.
— Для бодрости, — тут же нашелся он, — исключительно для бодрости, к вечеру в норме буду, за вами в коттедж зайду.
Но к вечеру он был так далек от нормы, что хуже не бывает, от всех далек. Сладко спал за кулисами на груде оставшейся от изготовления париков минваты.
Раиса была в ярости. Она-то точно знала, что все это козни Кирюхиной, что напоила его врагиня нарочно, чтоб провалились с треском.
— Своим по сто понесла, для куража, пойди взгляни — какие румяные и веселые! — кричала Галине.
Она так была убеждена в правильности своего предположения, что и Галина, вспомнив, где встретила Еремеева днем, уже готова была ей поверить. Подтверждением слов Раисы, ее гнева звучали залихватские голоса и разбойничий дикий свист: «В роще калина, темно, не видно», и торжествующая улыбка продавщицы, когда, встретив Галину за кулисами, пропела ласково, глядя нахальными глазами из-под жемчужной сетки огромного кокошника, усыпанного искрящейся бертолетовой солью:
— Ну, как дела ваши драматические?
— Нормально, — сказала Галина и пошла на Кирюхину, будто не загораживала та дорогу. Кирюхина посторонилась, прижалась к стенке, и Галина услышала, когда мимо злодейки проходила, слабый запах спирта.
Несчастные и растерянные сидели они в полутьме пропахших казеиновым клеем кулис, вокруг мерно всхрапывающего Еремеева. Словно сон его охраняли безмятежный, сладкий. Галина знала, что виновата одна она, — как можно было не подумать о дублере. А на сцене под бурные аплодисменты зала разорялся хор. Отвращение вызывал протяжный голос Кирюхиной. Подражая столичным конферансье, она нараспев объявляла:
— Арусская народная апесня «В темном лесе».
Надо было отдать должное: пели хорошо, с той радостью своего единства, умения слиться разным партиям в одну звучную, переливающуюся богатством оттенков мелодию, что пробуждает в слушателях сладкую волну восторга. Их вызывали на бис, и, взбодренные успехом, а может, как считала Раиса, и ста граммами, певцы были щедры, долго упрашивать себя не заставляли. Они пели уже, наверно, десятую песню, когда за кулисами появился Воронцов. Даже в пятидесятиградусный мороз не изменил привычкам столичного главковского работника. Одет был в ратиновое пальто, узконосые французские ботинки на тонкой подошве. Белоснежная рубашка с аккуратным галстуком виднелась светлым треугольником, окаймленным пушистым мохеровым шарфом, заправленным под борта. Даже ушей меховой шапки не опустил.
«На машине приехал, что ему мороз», — мельком отметила недоброжелательно Галина.
Как вежливый человек, пришедший на панихиду по малознакомому покойнику, Воронцов с прилично скорбным выражением склонился над разметавшимся вольно Еремеевым. Тот всхрапнул, смачно выдохнув, и Воронцов отпрянул брезгливо. Потоптался, вглядываясь в убитые лица несостоявшихся актеров, и, осторожно ступая, пошел к Галине. Она сидела в ногах Еремеева.