как вы дурны все, кроме меня,
рождённого тоже в Хиосе.
2 августа 2015 года.
Посидипп. Дорога жизни
В жизни, где всё – тревога да суета,
женщины выбор: родить меня,
мой: поскорей умереть.
Феокрит. Жизнь
Козла белого длиннорогого кровь
брызнет на камень горючий.
Слышу стук копытец вверху средь кустов.
3 августа 2015 года.
Каллимах. Там
–Как ты живёшь, Харидант, под землёю глубокой?
–Здесь так темно, что с трудом
груди находишь любимой, на ощупь целуя…
Асклепиад Самосский. К вечеру
Слетай, братан, в бакалею,
возьми две пол-литра,
баночку стерляди,
баночку огурцов,
хлеба буханку, спичек, свечей
да в переулке у Фроськи
вырви куст роз покрасней,
что у забора всыхает.
Всё это быстро неси.
На обратном пути ж
загляни к Андромахе
и скажи, чтоб с подругой пришла.
Леонид Тарентский. Диоген
Бочка плывёт с Диогеном,
Диоген ли с бочкой?
Ничего с собою не взял,
ничего не оставил живым.
5 августа 2015 года.
Анакреонту. Подражание древним
Юношей славных там нет, певец сладкострастный!
Только Аид, старец, хозяин подземных ночей.
Но, и того ослепив, вспыхнул в поэте огонь.
***
Толпа отшельников гудела за столом
и пела песни, вечером молилась;
объекты: Яхве, Иисус, Осирис.
На башне тихо плакал метроном,
Икар автопилотом падал в лужу,
Менократида изменяла мужу,
Овидий шёл с корзинкой в гастроном.
***
Гомер одну дорогу дал,
а Зевс другую.
Подумал так Аякс, присев
на семикожный щит.
***
Если б Елену сожгли на костре,
а Париса распяли,
не сгорела б Троя, а те
греки, которые не с той встали,
сидели б дома, пили вино, ласкали женщин,
толкали речи.
И Гомер не ослеп бы,
пиша такие длинные строчки
под олеандровой свечью,
впрочем было б нелепо
думать о трусости греков,
пусть их.
Щит Ахиллесов
Там были сцены жизни. Виноград
хмелел от солнца, танцевали греки,
грудь Афродиты, её толстый зад
заценивал Парис, катили реки
память Стикса, ржал Троянский конь,
ржавели копья, в бога честь огонь
горел, светились будущего горизонты,
и Шлиман был ещё сперматозоидом.
Закончил щит Гефест.
Спит мирно Польша. Вечер
темнел над газовою печью,
и расползался дым окрест.
Зеркало Диогена
Учение
Дрочил, мочился, как собака,
писал о государстве, ел говно.
Как все, как все мы, впрочем. Но
при всех на солнце ярком.
В трещину амфоры
Ну, снова ты. Вот,
ослепительно траурный день
нового солнца Коринфа!
Памятник из меди
Вот вам моя
откровенная жопа,
жизнепоклонника из Синопа.
От сербского
Милорад Павич:
Огромный член между ногами
не мешает писать
хорошие стихи.
Ирландия
Уильям Батлер Йейтс. Иннисфри
На острове каком-то Иннисфри
я разведу бычков, коров и тёлок,
построю дом из кирпича или
из света, в ульях будут пчёлы.
Мой высоко над площадью балкон,
а в Иннисфри свободно и легко,
растут редисы, и гуляют кони,
давай их ржанью вторить на балконе.
Но я пойду туда, когда я встану,
к звезде далёкой, ясной и туманной.
У.-Б. Йейтс. Любовь
Пришла, не узнаю твой лик,
и следом слёзы жалкие Голгофы
и все пропавшие в пучинах корабли,
все, от Христа рожденья, катастрофы.
Погасло солнце, корчится луна,
и песня воробьёв отменена,
которая жила под нашей крышей,
ты слышишь, милая? и я не слышу.
Нидерланды
Ян Гресхоф. В чёрном
Все трое в чёрном в кабачке сидят,
глаз в глаз и взгляд во взгляд,
у всех троих отточенное мненье,
как у меня стихотворение,
их не волнует мысль, что всё пройдёт,
настанет и для чёрных свой черёд,
ну а пока пускай себе сидят –
священник, доктор и судья,
у них – закон, клистир, цитата из Евангелия,
всё прочее – галиматья.
Но всё пройдёт.
Бельгия
Эмиль Верхарн. Моленье
(Бельгия, с фр.)
И наступает ночь. Их бледные уста
в глухой молитве достают Христа,
слова живых, давно покрытых прахом,
любви, сомненья, радости и страха,
слова мещан, селян и проституток,
уставших от работы, от утех.