тёмного мрака из.
В жёлтой рубашке бредёт нетленная,
сияет надо лбом
в левой горсти дождинка Верлена,
в правой харк Рембо.
Там, одолев одиссею, под кровль
хаты, облипшей сиренью,
вернулись Ахматова и Гумилёв,
варят варенье.
Кажется, кто-то живёт или бредит
тайною жизнью во всём,
воз скрипит, возница – Басё,
млечная путь – Хлебников.
***
От Хайяма к Эдгару По
я спешу с предложением по
100 граммов, чекушку поровну,
только янки корпит над «Вороном»,
значит, пробовать надо удачу
с кем-либо на Переделкинской даче,
либо там, на Востоке, с Ли Бо,
либо с кем уж сосватает бог.
Потому я иду к соседу,
пьём и мирно ведём беседу
за хороших ребят-поэтов,
и не только за это.
Здесь
Полдня шёл дождь.
Он размозжил дорогу,
и я вернулся в дом, судите сами,
как жаль, здесь мог бы Хокусаи
мне встретиться
с карандашом и строгий
к стихов объёму давний друг Басё.
Мы знаем всё:
что было, есть, что будет
опять, сначала блоковское здесь,
и мы дыханьем поднимаем груди
и понимаем Мандельштама спесь.
Слова
И от писцов Антефов и Осирисов,
от Фёдоровых библиотекарей
шли к нам слова,
плотнели, силились,
столетьям поднимали веки.
В дожди Рембо, Верленов,
как с Овидиями
во глубину тлена,
в ларго, в тише
навстречу Эвридикам, еле слышно
идущим от заката.
А слов приливы и токкаты
громадны, чтобы видеть их,
будем слушать.
Перед Словом
А не время ль рассказать, славяне-братья,
как ложились в брани наши рати.
Проснулась кукушка, пророчит ночью,
ещё до солнца роса выжжет очи.
В широком поле зноя полдня около,
как на стадо лебедей пала стая соколов,
как по древу белки быстро бегали,
как рыскали волки, птица пела в бездне.
Выходили девы в красно-белых платьях,
и за ним ветр в пыль дорог стояти.
Так персты Бояна пробуждали струны,
те же пели сами князьям славу.
Там
Где печенегов поднимала сечь,
где имена раскатывали солнце,
где Слова буква расточала речь
и Мандельштам кидал князей в колодцы.
***
Прогноз погоды грустен, по Верлену,
дождит, у стариков болят колена,
рисует чудный стих поэт, однако
всё так же моросит, по Пастернаку.
***
Я сегодня рано встану,
разбегусь на раз-два-три
и исчезну с Антуаном,
пропаду с Экзюпери.
в золотых песках Сахары
я зажгу для вас фонарик,
где живёт свобода мавра.
На планету новых дней,
подвигов, любви, людей,
я вернусь сегодня-завтра.
В стране Гёте
Из Вильгельма Лемана
И ранняя заря и поздняя заря
не остужают воздух сентября.
Из пепла крылья бабочки. В начале
от Бога Слово, после – от печали.
Горсть чернослива, связка чеснока,
ведро глубокой влаги. И века.
Из Гейне
Под ветром северным и в обмороке сонном
сосна. Ей снится пальма под палящим солнцем.
Готфрид Бенн
Анатом
Вот человек: кишки, аппендикс, жёлчь,
венец всего – без откровенья ночь;
глазниц провал, колбасы рук и ног,
в брюшную полость я воткнул цветок.
Где ж расписался Бог?
Мои розы
Вот и розы увяли,
падают лепестки,
росы ль слезами стали?
плачет душа ль от тоски?
Словно душа в начало
падает всех времён,
бедная, тоже устала.
Тёмная бездна, сон.
Хватит, душа, в печали
кукситься, близок свет
жизни новой. Увяли
розы мои. Или нет?
Только это
Есть только то,
которого будто нет.
Есть только "я",
блуждающей мысли след.
Когда лежу в молчанье…
Когда лежу в молчанье на спине, –
мне открывается особенное утро,
и час ведёт особый счёт минутам,
и свет один в небесной глубине.
Одна земля и кровь на чёрной ниве
у ландыша и у крапивы,
одна рука даёт, берёт, даёт,
льёт солнечный на землю мёд.
Будь осторожен, шёлковая нить
порвётся – и не свяжешь снова.
Бери из утра собственное слово,
чтобы успеть всё отблагодарить.
Кто мыслил прошлым…
Кто мыслил прошлым, тот
попрал земли законы;
восходит дым святой,
как в годы оны.
А боги живы, вон –
они в полях и реках,
в дожде, в грозе их стон
и жадность – в жертвах!
Пусть слабо зренье, зрак
из глубины взлетает,