За окнами автомобиля промелькнули городок Чачангсаен (именно там изготовляют квиены), рисовые поля, берега реки, и на горизонте показались очертания зеленых холмов с нависшими над ними муссонными облаками; шоссе начало медленно подниматься в гору, извиваться и наконец уткнулось в сплошную зеленую массу, покрывавшую территорию, равную Чехии (так мне, во всяком случае, показалось). Ее пересекала лишь белая лента шоссе. Вдали еще виднелись деревянные домики на сваях, скрытые в зелени, а потом исчезли и они. Остались только джунгли.
Остановив машину на небольшой площадке на вершине холма, мы вышли. С высоты можно было видеть бескрайнее море зелени, окаймлявшее шоссе непроходимой стеной, где над бамбуковыми зарослями возвышались пальмы и другие деревья, обвитые лианами.
Мы сели на поваленное тиковое дерево и стали слушать джунгли. Облака скрыли солнце. Было душно и жарко, но все-таки в джунглях прохладнее, чем на выжженной солнцем равнине в окрестностях Бангкока.
А из джунглей до нас доносились крики обезьян и птиц, которых не было видно в густых зарослях, слышался визг, стрекот, свист, и вое это сопровождалось пением цикад и писком москитов. Джунгли шумели и в то же время как бы отдыхали. Однако это обманчивое впечатление. Джунгли всегда начеку, как хищник, который, отдыхая, готов к нападению в любую минуту.
И мы, люди разных национальностей, приехавшие с разных континентов, вдруг почувствовали бессилие человека перед бескрайним морем зелени, которое (если за этим не следить) за год может поглотить узкую полоску шоссе.
…Еще долго мы слушали джунгли, пытаясь постигнуть их таинственный мир. Где-то там, в глубине, охотились тигры, шли на водопой слоны, на вечернюю охоту выползали змеи. А на обочине шоссе стояло несколько железных порождений человеческой цивилизации, именуемых автомобилями и пахнущих бензином. Они не боялись джунглей, в отличие от людей, которых джунгли и отталкивали, и одновременно неуловимо притягивали. Это закономерное чувство, когда хочешь познать неведомое.
По-прежнему было очень душно… Над нами уже светила луна; с земли она казалась ничтожно маленькой. Так же, впрочем, как земля с ее джунглями с лупы. А голубые звезды были и того меньше…
16. И В ЗАКЛЮЧЕНИЕ…
О ЛЮДЯХ ТАИЛАНДА
Когда я писал эту книгу, я часто смотрел на ничем не примечательный тополь, растущий перед нашим домом. За тридцать с лишним лет он вытянулся до самой крыши. И маленький скворечник, прибитый к тополю, поднимался все выше. Каждую весну в нем появляются птенцы. Вырастая, они улетают, но обязательно возвращаются. Может быть, они тоже вспоминают о своих путешествиях в теплые страны, о том, что видели, пережили, о том, как прекрасен полет и в голубом небе, и в беззвездной ночи.
Так и люди, которые не только хранят память о чем-то, но и хотят поделиться об этом с другими. Не только впечатлениями, но и просто маленькими и большими радостями, своими заботами, размышлениями. Я часто вспоминаю о стране, где я побывал, и передо мной возникают аэропорты, отели и джунгли.
Но больше всего люди, потому что люди не только граждане своих стран, они к тому же еще и жители вселенной. В чем-то они не изменились с тех времен, когда расселились по всему земному шару. Одни восхищаются красотой и умеют отличить радугу от серой тучи, другие проходят мимо всего прекрасного, что окружает их. Не все способны сохранить чувство юмора и молодость души до самой старости, но мечтают о синей птице, именуемой счастьем…
Во время своего пребывания в Стране белого слона я встречался с немногими таиландцами, но успел полюбить их. Как, к примеру, регулировщика в Бангкоке — его перекресток мы проезжали каждое утро по дороге на работу. Форма ладно облегала его невысокую стройную фигуру; на голове была надета круглая каска, большие черные очки скрывали глаза, а на губах… ну конечно, традиционная улыбка. В тридцатиградусную жару, при сильной влажности он имел совершенно свежий вид (непонятно, каким образом это ему удавалось).
Выразительными жестами, напоминающими плавные движения балерины, он управлял бесконечным потоком автомобилей, торопил зазевавшихся водителей. Однажды в газетах промелькнула его фотография. Стоя на своем посту, он заметил, как молодой парень, оставивший мотоцикл на обочине тротуара, вырвал сумочку из рук засмотревшейся на что-то иностранки. Предупредительный крик улыбающегося полицейского и требование остановиться мотоциклист проигнорировал. Только точный выстрел из пневматического ружья в ногу помешал ему скрыться. С той поры мне казалось, что перекресток нашего регулировщика водители проезжали с особой почтительностью. А он улыбался, стоя под безжалостным бангкокским солнцем.
…Если на свете существует чудо, то нм была Самлуеи. Она была жемчужиной среди «экономок». Кстати, институт «экономок» широко распространен в городах и деревнях Таиланда. К высшей категории относят тех, кто работает у иностранцев; они немного говорят по-английски, честны, потому что дорожат своим местом, отлично готовят блюда тайской, европейской и американской кухни; покупают свежие продукты, и намного дешевле, чем иностранцы, которым приходится покупать их по более высоким ценам в специальных магазинах для иностранцев.
«Экономки» обычно приходят с рекомендацией от семьи, где они до этого работали. Они всегда имеют при себе свидетельство о том, что они не больны никакими инфекционными болезнями. Они исключительно чистоплотны, и труд их оплачивается высоко. «Экономки» типа Самлуеи получают вдвое больше, чем наш знакомый улыбчивый регулировщик; их заработок равен зарплате квалифицированного учителя. Это обстоятельство наводит, конечно, на некоторые размышления.
«Экономки» категории Самлуеи, как правило, содержат многочисленную семью. Получая такую зарплату, они могут позволить себе иметь дома прислугу — обычно это девушка из деревни, для которой место служанки — единственное средство вырваться из деревни, где за ту же работу она не получала бы ни гроша.
У Самлуеи было трое детей. Двое своих и один приемный, сирота. За ними присматривала служанка, пятнадцатилетняя девочка. Мужа она выставила за дверь, когда узнала, что за виски «Меконг» он отдает не только свои последние деньги, но и деньги жены. Все это Самлуеи рассказывала с улыбкой, на ломаном английском языке, однако с достоинством самостоятельной женщины.
Она обычно приходила рано утром в простом, сшитом ею самой платье и с великолепной прической и переодевалась в обычную одежду тайских «экономок»: длинную, до пят, юбку из пестрой ткани — она оборачивала ее вокруг бёдер — и кофточку, которая всегда сверкала ослепительной белизной.
Самлуеи начинала свою каждодневную работу неспеша, однако за день эта женщина успевала сделать великое множество дел.
Хотя Самлуеи было около сорока лет, внешностью и фигурой она походила на двадцатилетнюю девушку; в ней смешалась кровь предков из Лаоса и Китая, и она немного знала эти языки. Самлуеи знала и отлично готовила блюда тайской, китайской и европейской кухни. Одна ее подруга, работавшая в чешской семье, научила Самлуеи готовить жаркое из свинины, кнедлики и сладкие пирожки с творогом.
Она была очень изобретательна, эта плутовка.
…В нашем доме проживала довольно странная пара иностранцев, говорившая по-французски. У них был маленький песик Фифи. Надо сказать, что Фифи был самым уважаемым членом семьи; служанка, приходившая к ним рано утром, здоровалась вначале с супругами и отдельно — с Фифи, говоря ему почтительно: «Доброе утро, Фифи». В ее обязанности входило каждое утро чистить ему зубы пастой и зубной щеткой, а если Фифи изъявлял желание поваляться на траве у бассейна, то она приносила ему туда разноцветные мячики, резиновые игрушки и куклы, чтобы он не скучал. Если хозяева вечером куда-нибудь уходили, она оставалась с ним, чтобы он не боялся темноты.