Со временем это выглядит как выжимка из памяти
как-то он мне сказал…
как-то он мне дал…
посмотрел на то посмотрел на это
и еще
последний разговор
алё это пани редактор?
Де-е-е-е-д
ну, ладно, кончаю дурака валять, только не забудь вытащить грибы
из сумки
и разложить в духовке
или прямо на газете
а то
бабка два кило грибов загубила, плесенью пошли
а я ему
де-е-е-е-д
а он будто опомнился
потому как говорит: а что ты сейчас делаешь
а я: работаю
а он сразу: тогда не буду мешать
и всё
а теперь я могу вдоволь наговориться
с кем?
да ни с кем
поезд ушел, на один телефонный звонок опоздала
В углу на веренде стоит шезлонг. Обычно там два стояли. В одном сидел он, в другом — я. И пили пиво. Или чай после завтрака. Напротив был огород, потом шли кусты и маленький пруд. С шезлонга можно было наблюдать за птицами, как они подлетали к воде и купались. Как перелетали через ворота и с любопытством ходили по траве. И все такое. Короче, природа. Можно было часами смотреть и чувствовать, как мысли проплывают в голове, не вызывая ненужного беспокойства.
В ту ночь, когда прокурорша уже составила все документы и когда так страшно лил дождь, было начало второго, молнии кинжалами пронзали небо и бушевали в сосновом бору, в ту ночь, я тоже уселась в шезлонг. Рядом играло «Радио Зет», но я, как только вошла, сразу его выключила. Теперь у меня все время в голове бренчит их заставка: «Радио-о-о Зэ-э-эт». Но тогда я села и смотрела в темноту кустов. И вдруг стало тихо-тихо, и вспышка, как прожектор на съемках фильма, осветила угол участка. Внимание, начинается последний акт спектакля об уходе. Двое мужчин склонились над дедом и засунули его тело в чехол. И было так: тишина, эта неслышная ослепительная молния и среди наступившей тишины звук застегиваемой молнии на чехле. Тело тогда наподобие шикарного костюма, который висит в шкафу для особых случаев. Хотя, как в чемодане, спрятано вместе с головой. И в морг.
Этот звук так отозвался у меня в голове, что я почувствовала, как кто-то взрезает мне живот и застегивает его на молнию или как будто навсегда захлопывает мне черепушку. Захотелось что-то закричать, но я не знала что.
Я собиралась подбежать к ним, но было уже поздно. И вот так я сидела в шезлонге, и оказалось, что дед сидит рядом. Смотрит вместе со мной на все это и не знает, что делать.
Вот тогда я перестала бояться.
Может, стоило бы по-другому начать рассказ? Например, так: когда бабушка позвонила в полицию в Добром, то потом перезвонила мне: «Плохи дела, дед не подходит к телефону. Что-то стряслось. Еду туда».
«Я тоже», — сказала я. И не успела еще туфли надеть, как сползла по стене в прихожей и спрятала лицо в ладонях. Ведь могло случиться все, что угодно. Мы уже это понимали. Я еще подумала: о нет, теперь-то я точно буду часто ездить в Минск-Мазовецкий, там больница, его, наверно, туда положат. Может, инфаркт, может, еще что.
Чуть позже я бежала по улице и дрожащим голосом ловила такси.
Дождь припустил, в середине пути началось форменное светопреставление, разбушевалась гроза, назло, наверно, но скорее всего из-за климата. Километрах в шести от дачи полицейский сказал по телефону, что врач уже был. Засвидетельствовал смерть.
А теперь задумаемся над этим словом.
Уже?
Смерть. Странное словечко, ничего не скажешь. Даже короткое какое-то для всего этого дела.
Возле ограды стояла полиция с мерцающей мигалкой и сосед, который поцеловал мне руку одновременно с соболезнованиями. Бабушка тут же вошла через калитку и вместе с полицейским пошла опознавать. Я тоже хотела пойти, но, как мне кажется, только один человек мог подойти, самый близкий. Бред! Захотела бы — пошла. Если честно, мне страшно было взглянуть на мертвеца, а вдруг кожа потрескается, говорят, примета такая, потом хлопот не оберешься.
Вот это как раз то, что я упустила в своей жизни, — не видела! Но что было, то было. Время назад не вернешь, не пойдешь в кусты на опознание. Сейчас можно только вырубить весь этот кустарник и скрыть грехи своего страха.
А бабушка мне потом говорила: очень хорошо, что я не пошла. Не на что там смотреть. Запомни деда живым, так оно лучше будет. И еще сказала: «Я вот до сих пор, когда ночью иду в ванную, все время вижу в темноте его лицо. Лежит себе на боку и как-то странно спит. Жуткая картина, все время он у меня перед глазами».