— Бай!— ответил Муза, -это двое бродяг, они грабили сегодня утром твои плантации мовы, и мы схватили их в то время, как они собирались
бежать.
— Вот как!— сказал вождь, обращаясь к беглецам, — вы посмели грабить на моей земле! Не подозревал я у жителей долин такой дерзости.
Они оскорбляют Бая в самом его жилище! Видано ли это!
— Предводитель,— ответил Андре,— я уже говорил Музе, что мы не думали никому делать зла, пользуясь твоими плодами, мы полагали, что у них
нет хозяина.
— Узнаю лживый язык жителей долин! — гневно вскричал вождь. — Вы преследуете нас, как зверей, вы отняли у нас плодоносные долины, и
теперь хотите выгнать нас из этих мрачных гор, в которых произрастает мова, не дающая нам умереть с голоду! А когда попадаетесь в наши
когти, вы прикидываетесь невинными. Неужели вы думаете, что я забуду кровь, пролитую между нами? Ни один из вас не уходил живым из моих
рук. Через два дня настанет новолуние, и когда серебряный серп покажется на небе, кровь ваша прольется под ножом жреца к подножию священ-
ной мовы. Слышишь, Муза! — прибавил он, обратившись к вождю, —ты мне отвечаешь головою за этих собак. Уведи и стереги их.
Андре и Миану, бледного и дрожащего от ужаса, но все-таки держащего на руках обезьяну, вывели из паля, и через четверть часа, миновав
множество других палей, они очутились связанными в тюрьме.
Ни один индус не выходил живым из моих рук
Это был большой сарай из древесных стволов и бамбука, прислоненный одной стороной к горе, которая таким образом и была четвертой степной постройки. Спереди, между двумя стволами, оставалось пустое пространство, служившее дверью. Перед самым входом стояла
великолепная мова, вековой ствол которой поддерживал грубый каменный алтарь: место казни было перед самой тюрьмой.
Когда пленников вязали, испуганный Гануман бросился на крышу тюрьмы и затем исчез. Оставшись одни, юноши затосковали. Особенно опечалился Миана потерей обезьяны, так что Андре, несмотря на собственное горе, стал утешать его, он обещал на следующий день упросить вождя
помиловать их, посулив за себя хороший выкуп.
Но Миана был неутешен.
— Если мы и вырвемся отсюда, — говорил молодой индус, — кто возвратит мне моего Ганумана?
В это время тяжелая дверь сарая отворилась и вошел Муза, шатаясь, с горящей головешкой в руках. Очевидно, он угостился не в меру мововой
водкой. Он приблизился к пленникам и, глядя- на них мутным взглядом, пробормотал несколько раз:
— Бай сказал, что я отвечаю головой.
Потом он вышел, с шумом захлопнул дверь и присоединился к товарищам, пившим около огня водку.
— Видишь, — сказал Миана, — нас хорошо стерегут.
— Не очень - то, — ответил Андре. — Муза и теперь хмелен, а скоро будет мертвецки пьян.
Когда он отворил дверь, я заметил, что другие сторожа угостились не меньше его.
— О, если бы нам удалось развязать веревки!— пробормотал молодой индус.
— Да, но как?— возразил Андре. — Кинжалы у нас отобрали, а зубами не перегрызть эти крепкие путы. Притом, если Муза нас поймает, ничто
не спасет нас от гнева. Лучше подождать утра и попытаться умилостивить бая или, по крайней мере, возбудить в нем жадность.
Пока они шопотом разговаривали, перед сараем все затихло.
Андре с трудом подполз к двери, стараясь в щель рассмотреть, что сделалось с их стражею.
Случилось то, что он предвидел: дикари, пьяные, валялись на земле и спали. Но, видно, Музу и пьяного не оставляла забота: он спал навалившись
своим грузным телом на дверь тюрьмы. Бежать через нее, очевидно, было невозможно. Оставалисьь стены, но с трех сторон древесные стволы, пере-
плетенные бамбуком, представляли непоколебимую твердыню, с четвертой стороны возвышалась голая скала, а соломенная крыша была слишком высоко.
— Видишь, Миана, я был прав, — сказал печально Андре, бежать невозможно, остается надежда на жадность бая.
В это мгновение на крыше послышался легкий шорох, казалось, кто-то пытался разобрать солому.
Вдруг большой пучок ее был снят невидимой рукой, и через образовавшееся отверстие юноши увидели звездное небо.
— Андре-саиб, вы здесь ? — прошептал кто-то.
— Это Мали ! — вскрикнули дети, забыв об осторожности.
— Тише!— послышался снова голос. — Ни слова!
Дело идет о нашей жизни.
Этот крик действительно разбудил Музу, он старался приподняться, но снова упал на землю.
Минуту спустя в сарай спустилась через отверстие веревка, и старый Мали, с неожиданной для его лет ловкостью, спустился к пленникам.
В одно мгновение он перерезал связывавшие их путы и, молча обняв их, прошептал:
— Ни слова, скорее вон отсюда. Сначала ты, саиб.
Андре повиновался и по веревке поднялся на крышу. Вслед за ним взобрались Миана и Мали.
Мали вытянул за собою веревку на крышу, потом положил оторванную солому на место, прикрыв таким образом отверстие.
— Они не догадаются, каким путем мы улизнули, — сказал он шопотом, — а пока нас будут искать в долине, мы будем уже далеко в горах.
Над их головами поднималась отвесная стена, и тут опускалась с вершины ее веревка, по которой беглецы не замедлили взобраться наверх.
Мали опять вытащил за собою веревку, заботливо свернул ее и поспешил углубиться с юношами в лес. Вскоре беглецы подошли к дереву,
под которым Мали оставил свои корзины. Каково же было удивление его спутников, когда они там нашли и Ганумана.
— Я привязал тут твою обезьяну, чтобы она не побежала за мною и не выдала нас, — заметил Мали.
— Но каким образом она очутилась у тебя? — спросил в изумлении Миана.
— А ты, Мали, каким чудом явился к нам на помощь?— в свою очередь спросил Андре.
— Тише, тише! После узнаете, — остановил их старик.— Теперь нужно бежать, и скорее. Остается еще четыре часа до рассвета, и нам необходимо
уйти как можно дальше от преследователей. Днем мы выйдем в долину, где есть деревни,—я хорошо знаю эту страну— и мы спасены.
Муза, разбуженный первыми криками павлинов, заметил бегство пленников и, обезумев от гнева и страха перед угрожавшей ему участью, бросился
преследовать беглецов. В это время наши путники находились уже на границах Тераи и приветствовали криками радости восходящее солнце, первые лучи которого осветили перед их глазами зеленую, превосходно возделанную равнину, усеянную мирными деревнями. Молодые люди прыгали от радости и наперерыв обнимали старика, смотревшего на них с изумлением.
— Дорогой Мали!— говорил Андре, — смогу ли я когда-нибудь отплатить тебе за все, что ты для нас сделал? Скажи, как ты нашел нас?
— А как ты отыскал Ганумана? — спрашивал Миана, с любовью прижимая к себе свою обезьянку.
— Сядемте,—сказал укротитель змей, улыбаясь, —мы теперь вне опасности, а ноги мои больше ваших нуждаются в отдыхе. Вы увидите, что во всем этом нет ничего чудесного.
— С горем и ужасом видел я, как молния бросила вас в пенистый поток вместе с ветвью, на которой вы сидели, я считал вас погибшими.
Когда настал день, я с грустью спустился с моего дерева, взял один из узлов с провизией, корзину с Сапрани и другими змеями и отправился в путь.
Несколько часов я шел, не отдавая себе отчета в том, что делаю. Наконец, убедившись, что вы погибли, я решил, что на мне лежит обязанность
исполнить твое дело, Андре, и попытаться отыскать и спасти твою сестру и отца.
— О, ты лучший из людей! — вскричал Андре.
— Я решил продолжать путь в Муссури. Семь дней шел я, как вдруг однажды утром, переходя лужайку, заметил под деревом следы огня.
Я осмотрел кругом землю и нашел следы на влажной земле. Смерив их, я убедился, что то были следы Андре-саиба. Рядом я нашел также
следы Мианы. Значит, вы оба спаслись во время ужасной катастрофы. Я пошел -по вашим следам, которых было много: отпечатки ног, сломанные