Он, как всегда, приготовил мазь, потом – завтрак. И говорил, что никуда не пойдёт.
– Почему?
– Не хочу.
Тот день мы провели вдвоём. Дольф занимался домашними делами, а я отдыхал, наблюдая за ним. К обеду он уделил время и мне.
– Знаешь, а ты улыбался во сне. Думаю, тебе снилось что-то приятное.
– Наверное. Не помню, – пожал я плечами.
Вдвоём мы наслаждались теплом солнца и свежестью воздуха после грозы. Дождевые капли блестели на траве и листьях. На кристально-чистом небе не гуляли облака. Дольф редким гребнем расчёсывал мои волосы.
– Как грива у лошадей, густые, жёсткие… – произнёс он, пропуская сквозь пальцы смоляные пряди. – Ой, прости. Наверно, не стоило сравнивать тебя с животными. Просто как-то… вырвалось.
– Прощу. Но в последний раз, – стоило обиженно фыркнуть. – Я не бестолковое животное, запомни.
Жёсткой соломой, скрученной в тугой жгут, Дольф чистил шерсть. Он интуитивно чувствовал, где сильнее почесать шкуру или нежно погладить.
– Ты как кошка, – рассмеялся Дольф. Он хохотал, глядя на то, как я подставлялся ласкам.
– Но это же очень приятно! – пробовал я возразить, но он зашёлся смехом, согнувшись пополам. Соломенный жгут выпал из его рук. Он смеялся так заразительно, что я поддался веселью. Расслабился и завалился на бок, блаженно вытянув ноги.
– С тобою так легко, – смущаясь, сказал Дольф. – Намного лучше, чем с людьми.
Жмурясь от ослепительного солнца, я нежился, вдыхал аромат свежести. Тепло… и пахнет травами.
Лишь на мгновение я прикрыл глаза…
– Колдун! Колдун! Колдун! – убегая, кричали дети.
– Чёрт! – прорычал Дольф вскакивая на ноги. – Они тебя видели!
– И что будет? Это всего лишь дети, – удивился я. Сломя голову мальчишки и девчонки неслись, надо полагать, в деревню.
– Да. Ещё я колдун, а ты кентавр, – Дольф помрачнел. – Прости, я не знаю, что будет. Может, им поверят, но люди предпочитают меня не трогать. В любом случае, я постараюсь тебя защитить, как сумею.
Нужно было уходить. Ночевать в лесу? Зима стояла на пороге: суровая и холодная. По утрам выпадал колкий иней.
Дольф раздумывал, рассеянно теребя соломенный жгут.
– Нужно уходить, – тихо произнёс он, встал, торопливо исчез за дверью и вернулся с набитой сумой.
Вновь я ковылял рядом с ним по жёлтой пыльной дороге, опираясь на его плечо и поджимая зажившую ногу. Дольф попросил не наступать на неё – перелом едва зажил, хоть нога и не болела. Он молча поторапливал, но боялся, что одно неверное движение задержит наше передвижение.
В сумерках мы свернули с дороги в сторону леса. Дольф беспокойно оглядывался, и уверял, что нас не преследуют. Он уверял, что защитит меня любой ценой. Я слышал крики, что неумолимо становились громче, а с наступлением темноты совсем близко вспыхнули факела.
Мы бежали. Но не успели…
Сельчане набросились на Дольфа. Он утонул в море озлобленных людей.
Меня окружили.
– Демоново отродье! – кричали здоровые мужики, угрожая вилами и тыкая факелами.
Я вертелся и отбивался, отступал и, надрываясь, звал Дольфа. В панике не понимал, что делаю. Встал на дыбы, надеясь его увидеть. Кто-то ловко накинул на правую переднюю верёвку с петлёй, которая затянулась на едва зажившем переломе. Резкий рывок – и я, потеряв равновесие, упал, больно ударившись плечом. Мужичье тут же набросилось с верёвками, связали, лишая возможности пошевелиться. Мои крики и слёзы никого не трогали. Я плакал, кричал и отчаянно звал Дольфа. Мне было страшно. Страшно и очень, очень больно: казалось, что ногу вновь сломали.
– Не трогайте его! – донёсся отчаянный вопль Дольфа. – Он всего лишь ребёнок!
– Убить!!! – орали мужики, не слушали его слова. – Уничтожить тварь!!!
Что чувствовал тогда? Захлёбывался слезами, дрожал от ужаса, от боли… от того, что нас ждёт.
– Убить демона! – ревела толпа.
– Нельзя, – взвыл голос. – Это накликает беду на деревню.
Вперёд вышел старик. Опираясь о сухую палку скрюченными и иссушенными временем руками, он медленно подошёл вплотную ко мне. Снизу вверх я смотрел в костлявое, жёлтое в факельном свете лицо незнакомца. Он наклонился, чтобы коснуться моего лица. Я забился в путах, пытаясь отодвинуться от страшных скрюченных пальцев. Когда он дотронулся до моей щеки, меня едва не вывернуло наизнанку от отвращения.
– Смерть юной твари только разгневает демонов. Мне надо посоветоваться со священником. Тварь в деревню. И запереть.
Мне набросили на голову мешок и удавку на шею. Чуть дёрнувшись, я душил себя. Шагал я медленно, шатаясь, словно от дурмана. Несколько раз падал. Нога болела всё сильнее. Под конец стало невыносимо на неё опираться. Ткань на глазах насквозь промокла от слез. Я слышал, как мужики переругивались между собой, проклинали меня и «того колдуна». Дольфа. Его самого я не слышал. «Где он? Что нас ждёт?» – бились в голове мысли, пугающие до отчаянья.
Мешок с головы сорвали в деревне. Застегнули ошейник с цепью и заперли в клетке на краю площади. Толпа подступила вплотную. Люди тыкали пальцами, брезгливо и зло кричали. Клетка была совсем маленькой: я едва мог развернуться, а стоя задевал макушкой толстые прутья потолка. Я вертелся, вжимаясь боком в прутья. Вокруг скалились злостью и ненавистью лица.
– Демон! Сжечь его! Убить нечисть! – ревела безостановочно толпа, но близко не приближались.
В один момент я неосторожно наступил на воспалённую ногу. Громко взвыв, сполз по прутьям. Я попытался сжаться в комок, зажмурился и закрыл уши, стараясь сбежать от гнева толпы.
– Пожалуйста, – я плакал.
На рассвете я ещё ревел от страха и боли. Сейчас было намного страшнее, чем, когда я угодил в капкан. Людская ненависть наполнила крохотную клетушку, сочилась ядом с прутьев. Селяне быстро осмелели: кто-то кинул камень, угодив в плечо, мальчишка ударил палкой по рёбрам.
– Пожалуйста, – всхлипывал я, – прекратите! Дольф, Дольф… Где же ты? – звал шёпотом.
Вскоре я узнал. Увидел своими глазами. В полдень, здесь же на площади. Его вели с противоположного края к середине, где вокруг столба разложили хворост. Дольф ковылял, сильно припадая на левую ногу. Лицо в крови, руки стянуты за спиной, одежда грязна и порвана. Он отыскал меня взглядом. Улыбнулся, растягивая кровоточащие губы, – вышло горько.
– Дольф!!!
Я знал, что произойдёт. Выл, кричал, звал его, молил толпу. На мою истерику никто не обратил внимания. Люди повернулись спинами к клетке, взирали на костёр, что нехотя разгорался в прохладном воздухе. Дольф, привязанный к столбу, продолжал смотреть на меня. Вскоре я не мог разглядеть его. Огонь, дым… и пелена слёз. Звал до хрипоты.
Толпа азартно улюлюкала. «Колдун! Сдохни!» – кричали мужики, бабы и даже дети. А я бессильно сполз по решётке: не вынеся пытки, потерял сознание. И уже не видел, как, рухнул прогоревший до основания столб и погрёб под собой останки Дольфа.
***
Первые несколько дней я подолгу рыдал от ярости, от тоски, от бессилия. Готов был грызть цепь. Однако через неделю успокоился, растратил силы и выплакал слёзы. Стоя или лёжа в клетке жарким днём и холодной ночью, под проливными дождями, существовал. Не звал смерти. Люди, проходя мимо, бросали злые и брезгливые взгляды, выкрикивали проклятия. Дети, бывало, кидались камнями, но это им быстро надоело – я не реагировал. Ссадины, синяки покрылись слоем грязи. Волосы и шерсть свалялись и потускнели. Нога болела, не переставая, по ночам усиливалась лихорадка. Боль вымотала меня.
Прошло много дней – сколько именно, не помню, сбился со счёта – меня решили отпустить.
Толстобокий монах, отпев песнопения, застегнул на моей шее ошейник с нацарапанными кабалами. «Чтобы держать нечистую силу», – нараспев проговорил старик. Мне было всё равно. Солдаты на лошадях, вооружённые пиками и алебардами повели меня прочь от деревни. Я плёлся следом со связанными руками и удавками на шее. Хромал, но старался не отставать.