– Много что радует… Когда плоть разрываю да кровушки свежей напиваюсь. Когда душу из человека тяну, страх нагоняю, бедою окутываю. – Было видно, что хорошо захмелевшее чудовище тянет на откровенный разговор: – Ведь чем мы – Лиха – сильны?! Слабостью человеческой! Ваши страхи нас кормят, сомнения – тешат, уныние – радует. А как сдастся совсем голова буйная, как сердце покинет последняя капля храбрости, как руки самому на себя наложить захочется, так и пора вас есть – лишь пустая скорлупа и остаётся.
От омерзения Степана передёрнуло:
– И много душ на твоей совести?
– Я счёт не веду. Мы – основа государственности и незыблемости власти Кощеевой! На страхе-то власть крепче.
– Но невинные же есть?!
– Кто?! – Лихо снова каркающе засмеялось и выпило ещё четверть бутыли. – Все виновны! Все… Думаешь, я разбираться приехал, ты ли жёнушку убил? Залюбил ли её до смерти? Или в объятьях задушил? И так видно, что забыть сих пор не можешь. Ясочкой зовёшь…
Одноглазый монстр уронил голову на грудь и очень громко для своего хрупкого тельца захрапел.
Степан метнулся в сени, стал натягивать тулуп, продумывая куда побежит. Но тут почувствовал, что штанину кто-то настойчиво дёргает. Опустив глаза, заметил коренастого человечка с длинной рыжей бородой, с локоток, покрытого шёрсткой-шубкой. В руке он держал смешную краснорогую куколку-козу15, а одет был в одну из рубашечек, что шила Марьюшка для дитя нерождённого. Гнев подкатил быстро – даже страх вытеснил. Захотелось сорвать с него одежду да пристукнуть.
Человечьим голосом заговорила коза-оберег:
– Степанушка, не время гневаться – беда чёрная в горнице поселилась. Ты всё правильно делал. Главное, не испугался – для чудища одноглазого это страшнее, чем отрава. Нам бы его в баню заманить. Домовой, – она кивнула на рыжебородого, – сам поможет, и банника уговорит. Очень уж тот не любит, когда беспокоят после полуночи. Благо, что ты ему хлебца с солью исправно носил. Авось и подсобит с Лихом…
Степан только тут смог слово вымолвить:
– Ты живая?
– Когда Марья дыханье смерти почувствовала, стала она заговаривать меня, чтобы тебя оберегала, по дому помогала, тоску чёрную прогоняла. Любовь ведь посильнее беды, смерть и то победить может. Вот и с Лихом сладим. Только не позволяй себя запугать.
Очень хотелось поверить козе, но странно вручить жизнь скрученной из лыка и тряпиц кукле:
– Даже не знаю…
Коза только замахала украшенными лентами ручками:
– Не время спорить. Помни, глаз – его главное оружие! Сила в нём.
Из горницы послышалось сонное бормотание:
– Голова гудит. Во рту суховей поселился. Хороша отрава-настоечка…
Степан замер, раздумывая, бежать али поверить козе и молчаливому домовому.
Голос Лиха слегка окреп:
– А приговоренный к расследованию сбёг… Теперь ищи по морозу…
Верховой решил-таки довериться нежданным помощникам и направился к одноглазому:
– Я ж за водицей студеной пошёл – нет ничего лучше после настоечки перцовой.
Лихо удивленно глянуло на хозяина, но кружку колодезной приняло. Всё до капли проглотило:
– Добрый ты человек, Степан! Но… глупый.
Верховой только крякнул от такого обвинения:
– Почему же?
– Только глупые в каждом добро видят. Думаешь, я сжалюсь? Признаю безвинным и отпущу, раз пригрел и накормил урода одноглазого?
Степан нехотя кивнул – ведь крупица надежды на это, вправду, жила в сердце:
– Почему бы не разойтись друзьями?
Лихо даже икнуло от неожиданного предложения:
– Сердешный ты, но наивный больно, – казалось, одноглазый даже рассердился на собеседника. – Меня посылают к тем, кто уже не жилец. Нет никакого суда для оклеветанных! Думаешь, твоя свояченица – Ядвига Хрыз – зазря год пороги канцелярии Кощеевой оббивала, златом сорила, очами чёрными сглазы всем посылала?! Не надо было тебе связываться с родом Великой Яги. Попроще жены не сыскал?! Не пара простому мужику ведунья!
– Любовь… – почти прошептал Степан.
– Вот и помрёшь на рассвете из-за неё. Больше не сможет супружница спасти – выходит отведённое время. Как годик со дня смерти пройдёт, так душа и уйдёт. А Ядвига, хоть и сила её колдовская утекает без сестрицы, своего добьётся – месть сладка.
Степан всхлипнул тихо и спросил:
– А последнее желание можно?
Лихо присвистнуло от наглости верхового, но согласилось:
– Если чего-то простенького да быстренького придумаешь.
– Хочу чистым помереть!
– От грехов?
– Да нет, в баню хочу напоследок.
Лихо икнуло и благосклонно позволило:
– А чего ж косточек не погреть?! Чистым и мне приятнее тебя есть будет! – неприятно заржало и принялось кафтан скидывать: – Показывай баньку-то.
Степан заспешил во двор. Лихо же неторопливо переваливалось – живот раздался и тянул вниз. Проходя мимо пса, одноглазый пнул его босой ногой и протянул:
– Надо у доброго хозяина ещё и сапогами разжиться – пока не помер.
Степан почти вбежал в предбанник. Сначала он заметил лишь домового, знаками показывающего на большой ржавый нож у своих ног. А когда оглянулся на вход – Лихо как раз протаскивало пузо в узкий дверной проём, увидел косматого и совершенно голого банника, сидящего верхом на поставленной «на козла» лавке. В руках тот держал большой жбан, из которого поднимался густой пар.
Все дальнейшее произошло так быстро, что Степан не успевал за событиями. Домовой рыжей стрелой метнулся в ноги одноглазого. Банник щедро окатил лиходея кипятком – кожа с того стала местами слезать – и в прыжке опрокинул лавку ему на голову.
Только крик козы: «Коли проклятого в глаз!» заставил верхового схватить предложенное оружие и кинуться к поверженному Лиху. Тот, ничего не понимая, стонал, пыхтел и пытался выбраться из-под тяжёлой дубовой ловушки. Но приближающееся к глазу лезвие заставило чудище замереть в испуге и заблеять:
– Стёпочка, м-мы же друзья!
– Ты меня сожрать хотел!
– По должности, а не для удовольствия же…
– Больно ты врать силен!
– Сжалься, – умоляло одноглазое чудовище, – я и дышать не дышу, и жить не живу. Единственная радость – друг появился. Для тебя могу и диво сотворить – глянь в лохань.
Повинуясь Лиху, огромная дубовая бочка перевернулась на бок. Степан удивился, что вода не разлилась, а подёрнулась дымкой. Отражение бледного лица Марьюшки появилось на поверхности. Так захотелось протянуть к нему руки, что верховой на мгновение ослабил давление на лавку. Одноглазый тут же попытался вырваться…
Но тут новое чудо поразило Степана – на помощь пришел пёс Лиха. Огромная туша крепче прижала пузатое тельце к полу. Собака довольно скалила зубы и победно рычала.
Тут Лихо завопило:
– Могу вернуть Марью! Верну твою ясочку. Будет и она бессмертной, и тебя от костлявой отверну. Будешь жить вечно, как я!
– Как ты?.. – Степан ещё раз окинул взглядом мерзкое, белёсо-мертвецкое тело. Тонкие руки и ноги Лиха подрагивали от страха, кожа местами слезала из-за ожогов. Заискивающе скалящееся лицо окончательно потеряло сходство с человеческим, разделённое надвое огромной пастью с гниющими зубами.
Такого бессмертия он не хотел! Но жена… Ведь можно её вернуть. Жить вместе до старости.
Степан хотел ещё раз взглянуть на отражение жены, но она уже во плоти стояла перед ним, тянула руки.
– Сокол мой… – безжизненный голос пугал больше, чем обезображенное Лихо.
Рванулся было к жене Степан. Тут банник его ледяной водой и окатил. Даже Марии брызг досталось – осмысленным стал взор:
– Стёпушка, никак Лихо в дом пробралось – не помогли мои заговоры.
– Ещё как помогли, любушка. Вернулась ко мне…
15