А уж коли Стаська безумная примерещится – значит, грешный ты, чёрная душа твоя, как вода в том озере. Радуйся, если живым уйдёшь, да зло, тобой совершенное, постарайся добрыми делами искупить. Ну, а коли ты совсем плохой человек – русалки утащат да заживо сожрут.
Так легенда сказывает.
Не верите? Отправляйтесь на Чёрное озеро. Сами узнаете.
Тим Яланский
Совладелец литературного сайта, автор-составитель сборника «Странники» (2018, «АСТ»). Рассказы опубликованы в сборнике «Синяя Книга» (2014, «Дятловы горы»), неоднократно становились победителями в сетевых конкурсах.
Пишу прозу, преимущественно, фантастику и фэнтези, статьи. Любимые темы – приключения, о дружбе и любви.
Почитать можно здесь: https://ficwriter.info/polzovateli/userprofile/Thinnad.html
Феевод
– А ну-тко слазь! – говоривший детина был хром, костляв, в полторы сажени от стоптанных сапогов до маковки. Рыжая борода выдавала намешанную демон знает с какой гномью кровь.
Пахнутка сжал вожжи в кулаках и исподлобья глянул на разбойников:
– Чем измываться, шли бы вы своею дорогою, люди добрые. Нет у меня ничего, не с торгов еду, ульи с зимовки везу.
– Феевод, значиццо, – детина улыбался, но из-за шрама, пересекавшего нос от левого уха до правого глаза, усмешка выглядела жутко. – Слазий, грю, хватит финтить, знамо, скоко ваш брат за лечбу почечуя берёт – небось, ящики золотишком набиты!
– Зима ещё, не сезон, только фей зря разбудите. Они же маленькие и нежные, – терпеливо принялся объяснять Пахнутка, но голодранцы, гыгыкая, уже сдёргивали мешковину с фейских ульев.
– Плохо фей будить после зимовки-то, – бормотал парень уже сам себе, потому что разбойники не могли его слышать: с дикими воплями они катались по изрытому снегу, орошая участки горячей кровью, корчились. Слепые от зимнего голода феи пикировали на них, вырывали куски живого мяса и глотали, как жадные чайки коврижку.
– Ну вот, опять снегом умываться, надоели всяческие лодыри, – продолжал бурчать Пахнутка, сволакивая обгрызенные остовы бродяг на обочину безлюдной дороги, мимо заляпанного стылой кровью Путевого камня. Плохо дело.
Он ботинками пинал сугробы в корочке наста, снег обрушивался и впитывал стынущие алые лужицы. Затем феевод попытался оттереть ледяным крошевом кровь с Путевого камня. Авось пронесёт. Жаль, один рой потерял. Отяжелевшие от сытной еды феи затерялись в подлеске, но вернуться по такому морозу у них сил не хватит.
Затрещал валежник под меховыми сапогами, щёки закололо пеленой инея, что сыпался с деревьев. Одна фея лежала калачиком под еловой лапой, вторую феевод нашёл закутавшейся в обронённый разбойником лоскут старой попоны. Обе неподвижные, но ещё живые тушки Пахнутка сунул за пазуху. Они теперь сытые и до утра безопасные, только щекотаться могут.
Пахнутка ткнул ногой в небольшой разбойничий мешок – тот лежал в истоптанном снегу, недалеко от лоскута. Награбленное у менее удачливых путников? По-хорошему, отдать его в городскую Башню или не трогать вовсе. Феевод ухватил мешок за завязь и понёс по борозде к пути, где закинул на розвальни рядом с нетронутым ульем. С драного огра хоть ломаный рог, как говорится.
Он легонечко хлопнул вожжами – и послушный ласковому слову автонагр зашуршал колёсиками, поднял голову, за стёклышками глаз разгорелось голубое магическое пламя. Равномерно перебирая копытами, запряжённый механ продолжил путь домой.
Исполосованный редкими колеями тракт сыпался грязной ледяной крупой, в кусты порскнул заяц – закачались ветви, роняя белую пелену, трескуче взвыла гуглядь. Снег сыпался и сыпался, когда Пахнутка вдруг сообразил, что не заяц запутался в пролеске, а кто-то гораздо крупнее выдирается из чащобы и при этом тонко верещит.
Он нервно тряхнул вожжами – что за день-то сегодня такой? – автонагр выпустил облако пара, прибавил ходу. Скорее на хутор, запустить выживших фей в теплицу и отдыхать. Пахнутка оттопырил губу. Нет, не отдыхать – поначалу внести в амбарную книгу убытки от гибели улья, а поскольку дядька Прых поехал в Кернудейл на Предвесеннюю ярмарку, то и отсылать записку барону о разгулявшихся во владениях лихих людях придётся ему, Пахнутке. Феевод осторожно, стараясь без нужды не мять жёсткие прозрачные крылья, ощупал два дрыхнущих тельца за пазухой.
Выскочившая перед повозкой вертлявая приземистая фигура прервала ход важных мыслей. Существо схватило за узду автонагра и тонко закричало:
– Сто-о-о-ой!
Пахнутка едва успел свалиться с передка и оттолкнуть идиота – голубая вспышка из пасти механа лишь опалила космы приблуды.
– Придурок! – заорал Пахнутка. – Жизнь не мила, недоумок?
Опрокинувшаяся в грязную колею фигура завозилась, из-под обмотанного пухового платка на Пахнутку глянули голубые глазищи на бледном личике с узким подбородком. В глазищах прибывала влага – миг – и струйки нежданных слёз побежали по веснушкам.
– Д-дяденька, прости-и-и, – девчонка шмыгнула в рукавицу и села. – Я д-ду-мала…
– Думала она, – получилось хоть и ворчливо, но уже без былой сердитости. Девка, сельская, небось, что с неё взять? – Почто по лесу одна бродишь, где твой обоз? – Пахнутка вгляделся в частокол тонких стволов, прикидывая, где может быть транспорт и спутники приблуды.
– Одна я, дяденька, – шмыгнула снова девчонка. – Лисапедом ехала до Остожа и оттудова в Кернудейл, да испугалась и… и…
– Зимой – лисапедом? Ну и ну! В лесу пряталась? – хмыкнул Пахнутка и протянул руку, чтобы помочь девке подняться. Та ловким колобком перекатилась и как-то сразу оказалась на ногах.
– Ага, – выдохнула она и потёрла рукавицей покрасневший нос. – А там овраг, и лисапед мой… Подвези, дяденька?
Автонагр задвигал жестяными ушами, голубое марево в его голове замигало. Снова завела вдали вой птица-гуглядь. Пахнутка и сам чуял уже некоторое время тонкую нить напряжения, которая тихонько звенела с того самого момента, как скрылись за поворотом кровавые останки бывших грабителей. Феевод отмахивался от неё, как от сентябрьской паутины, но вот теперь, после того как автонагр засёк преследователя, Пахнутка понял, что времени нет.
– Гуглит и гуглит, – поёжился он. – Клятая птица. Полезай на розвальни, девка, – кивнул феевод в сторону крытых мешковиной ульев. – Только не трогай ничего и держись. Быстро ехать будем.
Пахнутка вскарабкался на передок и стеганул автонагра вожжами. Сейчас он отчётливо чувствовал даже сквозь морозец особый холод, который случается, когда по твоему следу идёт кто-то очень голодный. Например… Пахнутка одёрнул себя: нельзя называть, охотник почувствует своё имя и это придаст ему сил.
От волколака должны уйти, опушка уж близко, а там и хуторская огорожа.
Копыта автонагра лупили по рыхлой колее, розвальни потряхивало на ухабах, Пахнутка нащупал в сундучке мешочек соли. Мало, слишком мало. Давно не водилось тут нечисти, да и разбойники года два не хаживали.
По позвонкам продрало ужасом. Захотелось обернуться и глянуть на тракт, но что-то внутри визжало, противясь сделать это и узреть то самое, неотвратимое.
Колёсики автонагра щёлкали часто-часто, ульи дребезжали, девица подобралась сзади и задышала почти в ухо:
– Дяденька, быстрее…
– Возьми мешок, приблуда, – протянул он ей соль. – Применяй с умом, вишь, мало совсем.
– Хорошо, – пальчики уже без рукавиц скомкали мешковину. Пахнутка мимолётно подивился, что ноготки у девицы ровные и чистые – не селянка, стало быть.
Быстрее не получится.
Послеполуденное небо подёрнулось пеленой – Пахнутка знал, что это не так, что преследователь наводит морок на жертв. Словно в подтверждение, бег придорожных кустов замедлился, розвальни увязли в грязной каше дороги, несмотря на истеричный треск шестерёнок тяглового механа. Всё ж таки не волколак следом идёт.