Егор смотрел на борьбу красного с зеленым, не мигая и даже, кажется, не дыша.
«… и увеличь тысячекратно, отправь назад – убей!» – выкрикнула огненная фурия, воздев руки. Истошный вопль ринулся ввысь, остатки зеленой змеи вспыхнули, выстрелили вверх россыпью мелких искр. Огонь фыркнул, хлопнул и погас. На секунду воцарилась тишина, прерванная всхлипом – Аля упала на колени, словно подрубленная, голова ее склонилась к земле, плечи сотряслись в беззвучных рыданиях.
Егор очнулся от странного оцепенения, бросился к дереву, сдернул закопченную ткань, увидел безвольно повисшую голову, схватил ее руками, поднял. Слава богу, жива! Даже не обгорела. Веревка лопнула, и Тошка свалилась ему на руки.
– Купель, – раздался хриплый голос. – В купель. Окуни ее туда и сам… сам тоже! Три раза. С головой, – голос затих.
Егор подхватил дочку и бросился на шум журчащей воды. Он осторожно спустился по деревянным перилам и, не чувствуя ни холода, ни дрожи, крепко прижав Тошку к груди, погрузился в темный провал купели с головой. Стылая вода залилась в нос, в уши, в рот. Егор вынырнул, фыркнул и тут окончательно пришел в себя. В груди сильно билось сердце, разгоняя замершую кровь, а рядом часто-часто стучало маленькое сердечко дочери. Он перевел дыхание и снова ушел под воду.
– Вы там живы? – фигура Павла склонилась над деревянными поручнями. Он протянул руку и помог Егору подняться по скользким ступеням. – У меня в багажнике одеяло есть и куртка охотничья. Сейчас принесу.
Егор мотнул головой, собираясь сказать, что ему совсем не холодно. По телу разливалась мощная волна жара.
– Жарко, – прошептала Тошка. – Очень жарко.
– Тошка, Тошенька! – Егор опустился на колени и заглянул ей в лицо, убирая со лба мокрые пряди. – Как ты? Что-то болит? Где?
– Жарко, папа, – Тошка прижалась к нему.
– Девочка ты моя! – радостно засмеялся Егор. – Мышка моя маленькая!
– И все же куртку принесу, – кивнул Павел и протопал по хрустким листьям к машине.
Егор встал, держа Тошку на руках, и посмотрел в сторону поляны, где догорал факел. Сгорбленная фигура неподвижно сидела на земле. Егор осторожно подошел.
– Я никогда, никогда не проводила этот ритуал. Никогда, – бормотала Аля. – Бабушка рассказывала… но сама никогда, никогда!
– Ты совсем с ума сошла, – Егор опустился рядом, пристроив Тошку на коленях. – А если бы ты Тошку убила? Ты понимаешь, что ты наделала?
– Я ее убила, – прошептала Аля, – убила.
Павел подошел и накинул на Егора с Тошкой одеяло. Подумал секунду, подошел к Але и надел ей на плечи большую камуфляжную куртку. – Смотрите, от Серафимы только боты остались! – Он пнул темную кучку пепла на земле.
– Я защищала своего ребенка, – Аля всхлипнула и закуталась в куртку.
– Аля, ребенок… ну, скажи, мой?
– Нет, Егор, – она подняла глаза и твердо посмотрела ему в лицо. – Не твой.
– Мне хоть кто-нибудь объяснит, что это было? – вмешался Павел.
– Вампир. Энергетический. Из тонкого мира, – Аля вскинула глаза, ожидая усмешек. Но все смотрели на нее серьезно. – Бабушка их лярвами называла. Присасывается такая тварь к человеку и питается его эмоциями. Я только ни разу не слышала, чтобы лярва в физическом теле воплощалась. Думаю, кто-то очень злой ее в мир выпустил.
У Павла зазвонил телефон, он отошел на несколько шагов и через минуту вернулся, возбужденно махая руками:
– Я тут просил у своих спецов кое-что выяснить. Представьте! Серафима Борисовна Нефедова уже третий год из дома не выходит – ноги отнялись после инсульта. Говорят, черт в юбке, а не женщина. Весь дом от нее стонет – до сих пор жалобы во все инстанции строчит на соседей.
– Ты же помнишь, бабушка моя целительницей была, – тихо сказала Аля. – Учила меня немного. Я и раньше себя при Серафиме не очень хорошо чувствовала. А после рождения ребенка я вдруг видеть начала. Присмотрелась к Серафиме, а это и не человек совсем. Я знала, что она с вами приедет, это же пища ее, не может она просто так ее отпустить.
Егор плотнее закутал Тошку в одеяло, та свернулась клубочком и тихонько посапывала, спала.
– Сначала она к Нине прицепилась, высосала ее, потом за Тоню принялась. Эта тварь в человеке все самое плохое, низменное пробуждает, все страхи, а потом, когда его совесть грызть начинает, тут она энергию и высасывает. И чем больше человек терзается, тем вкуснее ей, тем сильнее она.
Откуда-то, словно сбоку, зазвонил мобильник. Павел похлопал себя по карманам, огляделся и поднял с земли телефон.
– Егор, твой! Выронил, наверное.
– Слушаю, – обреченно проговорил Егор, закрыв глаза, как будто это отсрочило, изменило что-либо. Так поздно могли звонить только из одного места. – Да. Я. Что? – вскричал он диким, не своим голосом. – Когда? – Телефон упал на землю, Егор стиснул мигом проснувшуюся от его крика Тошку. – Господи, господи, – шептал он, уткнувшись в пепельно-русые, все еще мокрые и пахнувшие липовым цветом волосы дочери.
– Папа, папочка, что случилось? – Тошка гладила его по лицу.
Аля с Павлом переглянулись. Аля прижала руки к груди. Павел скорбно сжал губы.
– Егор! – он тоже опустился на землю и обнял друга за шею. – Крепись! У тебя Тошка… жизнь – штука такая…
– Нина вышла из комы, – Егор поднял заблестевшие глаза. – Тошка! – он тряхнул дочь за плечи. – Мама очнулась! Она в сознании. Про тебя спрашивает. Тошка! Мама будет жить!
Охнул Павел. Засмеялась Аля, прикрыв лицо руками.
– Смотрите, снег! – закричала Тошка и поймала на ладошку мохнатую бесформенную снежинку.
С темного неба густо сыпались чистые белые хлопья.
– Первый, – сказала Аля.
– Что-то рано, – сказал Павел.
– В самый раз, – сказал Егор и потерся носом о теплую щеку дочери. Ее волосы уже покрылись белой шапочкой снега. Он набрал воздух в легкие и сильно дунул. Снежинки взвились над ними белыми мотыльками, и Тошка весело засмеялась, откинув голову назад. Совсем как мама. Его девочка. Папина дочка.
Дарья Сойфер
Филолог, писатель, лауреат премии "Рукопись года-2017", автор серии книг в ЭКСМО, начинающий сценарист. Рассказ "Увертюра для Красной Шапочки" – спин-офф к мистическому детективу "Эффект зеркала". С моими работами можно познакомиться в моей творческой группе https://vk.com/soiferwriter , а также на страничке интернет-магазина Лабиринт https://www.labirint.ru/authors/189254/
Увертюра для Красной Шапочки
Она манила меня своей красной макушкой.
Дразнила, как нарочно, подмигивая в толпе алым пятном, кровавой ягодкой. Она говорила со мной – и для этого ей даже не надо было оборачиваться. Я слышал этот зов кожей, кончиками пальцев, в голове звучали первые аккорды запретного удовольствия.
Она родилась, чтобы я касался её, дышала, чтобы я забрал её последний вдох. Чтобы он щекотал мое лицо теплой струёй, а потом растекся по стенам, потолку, а губы замерли приоткрытыми.
Я следил за ней уже два дня, и как назло, сплошь людные места. Будоражила меня, заводила – и растворялась в осеннем чернильном сумраке. Вот как? Как ей удавалось спрятаться каждый раз? Или девочка просто решила растянуть удовольствие от игры? Маленькая проказница.