В синеве росистого утра мчались они, взлетая на пологие холмы по наезженной дороге, по которой века назад брели толпы богомольцев, исступленно веруя в силу святых мощен, мчались мимо Александровской слободы — пристанища Ивана Грозного, где в царских хоромах от рокового удара посохом истекал кровью любимый сын царя; мимо дышащего вольной голубизной Плещеева озера, по которому, испуская белые клубочки пушечных выстрелов, шел под парусами ботик Петра Великого, и, наконец, вынеслись к другому озеру — к озеру Неро, над которым, отражаясь в синеве вод, парил белокаменный с золотыми и серебристыми куполами великий Ростовский Кремль.
Он вспомнил, как они бродили по тесному двору Кремля, как стояли на площади перед белокаменной громадой Успенского собора, подпирающего голубизну неба пятью шлемовидными куполами, как любовались церковью Одигитрии, со стен которой лучилась розовая печаль орнамента; как ходили они по гулким хоромам митрополита средь древних икон, на них в позолоте и пурпурных красках запечатлелись духовные усилия неизвестных иконописцев. Они вышли на берег озера Неро, взявшись за руки, долго стояли у самой воды и смотрели вдаль, задыхаясь от тугого ветра, голубизны и солнца; потом они пошли по дороге к Спасско-Яковлевскому монастырю, и Лобова неожиданно охватило желание поехать далеко-далеко, где жизнь целиком бы воплотилась в работу. И он стал говорить Лиге о дальних дорогах, о Севере, о котором в детстве прочитал много книг, и она соглашалась с его головокружительными планами. Именно там, в Ростове Великом, они решили после института поехать на Север.
Солнце коснулось вершины самой высокой сопки, и голубая тень снова надвинулась на поселок.
Лобов, засучив рукава, широкими, размашистыми движениями водил по полу палкой, на конце которой была намотана влажная тряпка. Ирина в джинсах и белой майке вышла из-за перегородки.
— Ну а я что буду делать? — спрашивает она.
— Руководи.
— Между прочим, мыть пол — это женская работа.
— Между прочим, мыть пол — совершенно мужская работа.
В гостиницу вошли Стелла и Николай, веселые, порозовевшие от ходьбы.
— Ба, у вас тут уже порядок! — воскликнул Николай.
— Ждем гостей, — пояснил Лобов.
Вошел Левитин с портфелем, в котором весело позванивало, а вскоре появились довольные баянисты: они раздобыли угощение — яйца, огурцы, кур.
Веселые поварихи из пионерского лагеря — Света и Элла — не заставили себя долго ждать. Знакомились со всеми, подавая горячие ручки, отвечали на вопросы ангельскими голосами.
Сели за стол, уставленный в тон празднично желтеющим выскобленным доскам бутылками коньяка с золотистыми этикетками. Левитин провозгласил витиеватый тост за здоровье поварих, и те зарозовели стыдливо и благодарно. Рюмки наполняли часто, тостов было много: пили за хорошую погоду, пили за здоровье, за жизнь на других планетах, за любовь.
Шумели, спорили безалаберно, подшучивали друг над другом, и гостьи, освоившись, стали заразительно хохотать; круглые лица их раскраснелись, как у горячей печи, глаза лучились преданной добротой, как у истосковавшихся по веселым компаниям людей. Потом они стали просить, чтобы сыграли их любимую песню, и когда Володя-маленький растянул меха баяна, они дружно с чувством подхватили:
Потом отодвинули стол в сторону, и начались танцы. Свете приглянулся Володя-маленький, она приглашала только его, что-то шептала ему на ухо и смеялась до слез. Выбор Эллы пал на Левитина.
— Вы верите в любовь с первого взгляда? — хлопая длинными ресницами, спрашивала она.
— Что вы! Я в первый взгляд вообще не верю…
Веселье было в полном разгаре, когда Ирина предложила Лобову пойти погулять.
Они вышли за поселок и вскоре подошли к небольшому ручью, заросшему осокой и тальником. Синяя вода бежала по скользким зеленым камням, старалась наклонить осоку, но та, шелестя, противостояла течению, рассекая воду лезвиями стеблей.
— Смотри не намочи ноги, — прошептала предостерегающе Ирина, неожиданно перейдя на ты, когда Лобов наступил на скользкий камень.